Поздороваться? Спросить, как дела? Пройти мимо? Скрываться? Какой вариант правильный? Это ли территория пустых? Граждан и городов, от которых Восьмой отказался.

Решив, что лучше всего проследить, не высовываясь, Ровальд подобрался поближе, насколько мог, сел в кустах и притаился.

Да. Нерабочий ножной протез. Один глаз отсутствует, вместо него дыра. Видимо, здесь был имплант. Мужчина лет 45–47 работал без отдыха час за часом, развернулся, пошёл в дом, сорвав по пути несколько зрелых морковей, одну капусту и пучок картошки.

Подобравшись к дому поближе, Ровальд устроился под окном дома, улавливая разговор. Ничего особенного. Просто муж с женой болтают о своём. Очевидно, она точно такой же калека, как он. Стоило лишиться электроэнергии, как все преимущества кибернетики превратились в ношу.

Ровальд вышел перед домом. Вокруг, кроме их построения, только разваленные деревянные дома. Но этот каменный. Возможно, последние выжившие в этой деревни, или просто отшельники. С ними надо заговорить. Так он ничего не узнает. Хотя риск был велик, не лучше ли передвигаться скрываясь?

Занеся руку над дверью, чтобы постучаться, Ровальд в последний момент передумал, и пошёл дальше. Поля, не такие аккуратные как отеленовские. Не такие ухоженные, не такие плодовитые. Но они есть. Это говорит само за себя. Скрывшись за разваленными постройками Ровальд заметил краем глаза, как старик вышел на порог, и долго смотрел куда-то, не предпринимая действий. Он любовался результатом своего труда. Нет, этот человек не может быть плохим. Была-не-была, подумал Ровальд.

— Эй! — Помахал он как можно дружелюбнее. — Эге-гей.

Старик повернулся в его сторону. Помахал в ответ. Ровальд приблизился. Да, это действительно был немолодой мужчина. Даже ещё старше, может 60–65.

— Добрый день, сударь. Какая нелёгкая вас занесла в наши края? Вижу, в тесионский рыцарь. Хотите отведать свежей похлёбки? Всё родное, своё.

У Ровальда потекли слюнки. В желудке вот-вот и заурчит. Но он не может выдавать себя.

— Правда, вы несколько отличаетесь от них. Вот такого креста на лице не видел.

— Нет, отец. Спасибо за предложение, но я тут больше спросить. Так-то я, сыт.

— А, ну дело ваше. Спрашивайте.

— Часто тут наши проходят?

— Редкость дикая. Дай Бог раз в год, не чаще. Разведывают, наверно, всё ли в порядке в тылу. Я их кормлю, потихоньку, дружим.

— Нероны? Грабители? Кто-нибудь опасный водится в ваших краях?

— Точь-в-точь, такой же вопрос. Каждый год. Ей богу. — Улыбнулся старик. — Дай ладно, проходите, просто побеседуем.

Ровальд поблагодарил за приглашение и вошёл. Мебель деревянная, вручную сделанная. Ничего фабричного.

— Жена у меня выше. Лежит у себя. Давайте я вас познакомлю.

— Да не, что вы. Я ненадолго.

— Да ладно, честь мне сделаете. А нам, старикам, будет что вспомнить.

Поднявшись на чердак Ровальд остановился, не зная как реагировать. На кровати лежала не женщина, а остаток женщины. Ни ног, нет одной руки. Треть от нормального тела, глаз нету. Вместо них пустые жестяные гнёзда. Механические остатки изъяты до основания. Но лицо, кожа, улыбка, человеческие, не лишённые тепла.

Ровальд зажмурился, приходя в себя. Столького навидался, но до сих пор не мог привыкнуть к местным реалиям.

— Кармен. А это, сударь по имени…

— Рон.

— Рон. Тесионец. Делает ежегодный обход.

— А, как обычно. Здравствуйте-здравствуйте. — Заговорил кусочек женщины. Возраст её определить было нельзя. Волосы не поседели. Морщин не много. Как старик ухаживает за ней? Это же невероятный труд. Здесь нет обычных выходов испражнений. Таза нет вообще. Ровальд глубоко вздохнул, приводя чувства в ясность. — А, я привыкла. Все так на меня реагируют.

— Подождите, подождите. — Заторопился старик. Залез в шкаф, порылся, достал папку, из которой заботливо, аккуратно, как самое большое сокровище дома, вынул одну единственную фотографию. — Вот.

— Это?..

— Да, это Кармен до разборки.

На фотографии была очаровательная, уверенная в себе женщина. Стройная, с задором в глазах. Улыбчивая и действительно, очаровательная. Всё что было, даже механическая оболочка, всё подчёркивало природную женственность.

Ровальд перевёл взгляд на то, что осталось на кровати.

— Что за разборка?

— И вы не знаете? Что же за дела. Каждый год заново рассказывать. Мы бежали из города пустых. Они хотели разобрать и меня. Но чудом, мне это удалось. Свой глаз я продал, но Кармен, разобрали. Эта участь настигает всех, кто грубит разборщикам. Кармен, в прошлом, славилась заносчивостью. И её разобрали вне очереди.

— За что?

— Как за что? А, ладно. Расскажу.

Михаил. Так звали этого приятного старика. Вместе с женой они странствовали по городам, делая репортаж за репортажем. Пока однажды не наткнулись на разборщиков, которые просто делали свою работу. Они находили умерших неронов, и просто забирали то, что и так принадлежало империи, утилизируя тело. Изредка они применяли эвтаназию. Увидев один такой случай, как совершенно живого человека подвергли эвтаназии, и начали разбирать, ещё дышащего, вполне себе в уме, нормального, у которого ещё и заряд оставался. Кармен, указывая на свою карточку гражданина действующего города, стала отчитывать разборщика. Тот, недолго думая, стал разбирать и её. Я был оператором. Я не смог её спасти. Я знал, стоит что-то сказать против, и я стану таким же. Дождавшись… — Голос старика вздрогнул, он всплакнул. — Это моя ноша. Теперь я поклялся, что буду беречь то, что осталось, до конца жизни.

— Не драматизируй, ласковый. Всё нормально. — Кармен повернула голову к Ровальду. — Уважаемый Рон. Всё не совсем так. Михаил, он простодушен. Верит всему, что ему говорят. Но я… Я видела, что они делают. Они просто косят людей, как траву. Всех подряд. Хотя должно быть не так. Михаил мне не верит до сих пор. Он застрял в прошлом, ему не объяснить, даже спустя годы.

— То есть?

— Зачищают города, пустых. Полностью. Особенно те, где пустые научились выживать самостоятельно. Без технологий, по-старому. Как отеленовцы. Это же независимость. А независимость для нашего режима — ересь, которую надо выкашивать любыми методами. Не трогают только тех, кто на пособии, ожидает подачек, ждёт голодной смерти. Самых раболепных — не трогают, позволяя им умереть своей смертью. Но и в города их не пускают. Мол, вы граждане того города, который извели до обнищания своей ленью, вот и расплачивайтесь. Но, мы давно не знаем, что там. Михаил изредка выходит из деревни, чтобы обменять свои товары на инструменты.

— У кого?

— У пустых. Тесионцы так называют нас. Мы тоже привыкли к этому названию. Оно очень… Хорошо подходит.