Левая рука леквидирована

Увидел нерон сообщение внутри своей системы.

Правая рука леквидирована

Обе ноги леквидированы

Он терпеливо ждал, пока противник наиграется и добьёт. Всё равно Лайзер не чувствует боли. Как и все нероны.

Но ничего не происходило минуту, две, пять. Лайзер открыл глаза и обнаружил, что сидит, а напротив Независимый. Он нагнулся, всматриваясь крестом вместо лица. Крест постепенно потух, став загадочно чёрным.

Лайзер оглядел себя. Конечностей у него нет. Но система магнитного управления ещё цела. Да, теперь он не сможет проделывать некоторые фокусы, но связаться со своими и сбежать, должно хватить.

Лайзер притянул стальной лист, который Независимый расщепил на частицы, стоило листу коснуться его. Метализированная пыль пролетела мимо него, устремляясь в высь.

Ещё одна попытка, кусок разбитой паучьей ноги. Но с ней произошло тоже самое. Всё, что касалось Независимого, распылялось, разваливалось. Как такого победить? Нет, это невозможно. Он выбрался из таких мест, которые трудно представить. Его ничто не берёт. Эту битву империя, проиграет. Теперь Лайзер это осознал. Нероны жестоко поплатятся за своё высокомерие. По лицу нерона протекла скупая слеза, наспех синтезированная дорогой системой жизнеобеспечения.

Независимый заговорил:

— Это. Ваших рук дело? — Он указал в сторону Тесио.

— Что это? Город, подземная часть, туннели? Тут ещё и провинциальные отростки есть.

— Я знаю, что ты ждёшь реинкарнации. И хочу тебя убедить, что ты её не получишь.

Сердце Лайзера вздрогнуло. Не получит реинкарнацию? Не убьёт? После всего, что он сделал? Как это?

Лайзер рассмеялся:

— Ты больной! Ни один нормальный не оставит в живых после такого. Глянь что мы сделали! Мы зачистили всех оставшихся!

— Скольких?

Нерон запнулся. Не может же он сказать, что всего лишь добил пятерых, которым и так был каюк?

— О, немногих. Похвастаться нечем. Угадал.

Нерон промолчал. Его схватили за шиворот и понесли, показывая в очередной раз, что его родина натворила с гадами-тесионцами.

— Твоя участь только начинается. Так просто ты не умрёшь.

Ровальд долго петлял с нероном на вытянутой руке, который болтался от каждого шороха. Тот и ругался, и высокомерил, и просил пощады. Всё что было на уме, как у пьяного, на языке. Пару раз стукнув его, по чистой случайности, о дверной косяк, или загогулины подземелья, слышал удовольствие, с которым нерон ещё злее провоцировал. Чтобы его уничтожили.

— Я твоего папу сожру, маму сожру, всех вас имел, каждого твоего родственника. Все вы кровью захлебнётесь!

Чем глубже они оказывались, тем больше желчи сыпалось из рта нерона, и тем больше панических ноток проступало.

Нет ничего страшнее, чем ожидание страха.

Добравшись до того самого места, где последний раз видел Освальда, постучал. Это было последнее место, где он мог кого-то найти. Больше надежд не было.

Ровальд постучал ещё раз. Затем приложил к делу голову нерона, от чего стук стал ещё более выразительным.

— Иду-иду! — Донеслось из глубин. — Колокольный звон чей-то головы вовек не забуду. Сам таким был.

Дверь открылась, и Ровальд, к вящему удовольствию, готов был расцеловать механического человека.

— О, Ровальд, ты пришёл! Я верил, что не зря тебя жду. О, ты с подарком. Заходи-заходи. Я от скуки помираю. Я и так, и эдак, и всё не получается собрать.

— Что собрать?

Освальд приложил палец к губам.

— Не разбуди. Неси экспонат вот сюда, на мой операционный столик. — Ласкательные, которые Освальд добавлял к словам, очень ярко подчёркивали приподнятость его настроения. Что предстоит пережить нерону, Ровальд не мог вообразить.

Свет помещения ключился, и глазам престала вся коллекция Освальда за десятки лет из протезов, голов, заспиртованных органов. Были и отдельно вырезанные из металла эмблемы, как трофеи. Их Освальд развешивал по стенам, как последний маньяк, любуясь. Нерон, увидев всё это, забарахтался ещё сильнее.

— Нет, нет, забери меня. Это ад! Забери! Независимый! Я сделаю что хочешь! Хоть ноги лизать до конца жизни, только не к этому больному! Он меня на лоскуты забавы ради! Не надо!

— О. Крикливый какой. — Заметил Освальд, выбирая инструмент для разбора нерона. — Это подойдет.

— Так что собрать? Кого не разбудить? Освальд, ты меня заинтриговал.

— О, я себя заинтриговал. Сижу, как вымирающее млекопитающее, неделя за неделей. Готово. — Освальд направился к операционному столу, ловко достал с верху кислородную маску, быстро натянул на истошно вопящую голову. Нерон успокоился, глаза медленно закрылись. Месту вернулась тишина. — К слову. — Освальд выставил перед собой металлический палец, из которого выехал микроскопический шуруповёрт. — Тебя знаешь сколько не было?

— Пол дня, чуть больше.

— Я так и думал, я так и думал. — Освальд стал откручивать безобразные ошмётки, плечи, тазовые крепления. Снимать броне пластины, оголяя органы, запихнутые в некоторые мешочки, которые бились под такт удара сердца. — Мягко выражаясь. Тебя дохрена как долго не было, господин Независимый. Нация задолбалась вас ждать, и все свалили в условленное место, которое я не буду называть, ибо все мы его знаем. Я остался ждать тебя. Так как понял, что ты вернёшься, рано или поздно. А мне особо не привыкать. Но, признаться честно, от чего-то именно эти последние времена особенно тяжко выжидаются.

Освальд снял последнюю броне-пластину, переложил биологические остатки человека, чудом живущие, на другую половину стола. Благо, всё умещалось. Оставшееся от нерона было очень компактным. Голова, из под неё гибкие трубки, по которым вяло текла жидкость по органам. Местами трубок было много, они были мелкими. Но в общем и целом, места всё занимало как три головы.

— Мерзость.

Освальд тоже поморщился и кивнул.

— Такого дерьма навидался, а тоже никак не привыкну.

— А ты сам не такой же?

— Я другое дело. Поверь. Во мне много чего. Аргх, нервы ни к чёрту. Чё-то в последнее время сам не свой. Чё-то на взводе я.

Ровальд смотрел на Освальда. Тот вытянул из себя шнур, подключил его к затылку нерона, и замер, считывая данные. Ровальд вновь остался в тишине. Решил пройтись в глубь склада биомеханических запчастей. Что здесь только не было. Ряды из глаз разного типа, выстроенные в хронологической последовательности. С датировкой. Под одним глазом, которому уже под четыреста лет, числилась записка: «не на ту неронку глаз положил». Под следующим: «сказал перед смертью — зуб за зуб, глаз за глаз». Третий глаз имел только датировку. Четвёртый: «последние слова — кто былое помянет, тому глаз вон». Постепенно глаза становились более изощрёнными, аккуратными, даже красивыми. И в конце, в довершие, пустое место. Подошёл Освальд и положил свежий глаз, не отличимый от человеческого. Приклеил бумажку под ним, указав сегодняшнюю дату, и подписал: «Глазаб мои тебя не видели».