из главных причин, по которым я вышла за него замуж. Я хотела иметь партнера, который способен разделить со мной все разочарования, трагедии и печали. Но, боже мой, я и представить не могла, что это означает на самом деле. Я никогда не думала, что в моей жизни будут такие темные глубины и такие сияющие высоты.

Недавно я прочитала, что распространенное мнение, будто сломанные кости становятся крепче прежнего, когда срастаются, это миф. Для восстановления кости формируются отложения кальция, но минерализации достаточно только для восстановления утраченной прочности. Со временем все приходит в норму, и вероятность того, что кость сломается в том же месте, не больше и не меньше, чем в другом. Мне нравилась идея о том, что мы становимся сильнее в тех местах, которые больше всего пострадали, но, наверное, реальность оказалась лучшей метафорой. Возможно, когда-нибудь мы сумеем вернуться к нормальному состоянию – с некоторыми шрамами и отметинами. Но восстановление не защищает нас от новых травм. Гибель Нейлии и Наоми не защитила Джо от боли после потери Бо, случившейся четыре десятилетия спустя.

Может быть, сила, которую мы обретаем, – это просто понимание того, что выживание возможно. Или осознание того, что боль не смертельна, что она позволит тебе вернуться в этот мир, что кость может сломаться, а потом срастись.

Возможно, быть родителем – это не значит иметь ответы на все вопросы, это значит продолжать идти по жизненному пути со своими детьми, любя их, как мы умеем, пусть и неидеальной любовью.

Гибель Нейлии и Наоми не защитила Джо от боли после потери Бо, случившейся четыре десятилетия спустя.

После смерти Бо я чувствовала себя совершенно разбитой. Я была как фарфоровая чашка, которую склеили заново. Трещины могут быть не видны, но они есть. Приглядевшись, вы увидите, что быть целой мне помогает клей, и через мое сердце проходят опасные рубцы. Я чувствую это каждый день. Думаю, это чувствует каждая мать, потерявшая ребенка.

Способна ли я испытывать счастье? Да, несомненно. Но это не чистое счастье, не та магия, которую я привыкла ощущать в жизни. Вы можете подумать, что за много лет я могла бы чему-то научиться в плане выживания у человека – отца, – который не сдался. Но вот я сижу, ожидая исцеления, которое, боюсь, никогда не наступит. А Джо обещает, что это произойдет.

Через двадцать лет после выборов 1988 года и аневризмы Джо у нас случилась другая кампания и другая болезнь.

Я была похожа на своего отца во многом: у меня были его глаза, его конституция, его темперамент, как я уже говорила. А я так хотела походить на маму! У нее были глубокие темные глаза и каштановые волосы – мягкие локоны, которые она собирала для удобства в пучок. У нее никогда не было времени на такие вещи, как макияж, она не думала о модной одежде, но она была веселой и смешливой. Когда наступал Хеллоуин, она одевала нас в самодельные костюмы из своего сундука, готовила коктейли, и они с папой следовали за нами по округе с бокалами мартини в руках. Ее было трудно шокировать, и она давала великолепные советы. «Джилл, – сказала она, когда моя школьная соперница неожиданно пригласила меня к себе домой, – всегда старайся биться на своем поле». Она была миниатюрной и в то же время невероятно сильной: надежной, спокойной, хладнокровной перед лицом любого кризиса или катастрофы.

Было мучительно наблюдать, как она слабеет.

Это началось с дискомфорта в желудке, и у нее диагностировали рак. Доктор сказал, что ей нужно удалить 85 процентов желудка. После операции и всю следующую неделю в госпитале боль не ослабевала. Какое-то время она находилась в отделении интенсивной терапии, но и после этого ей было настолько плохо, что она даже не могла сесть в постели. Я приехала в Пенсильванию, чтобы навещать ее почти каждый день, и, увидев, как она цепляется от боли за края кровати, сказала отцу: «Папа, так не должно быть. С мамой что-то не так». «Я тоже так думаю», – ответил он.

Я отправилась в кабинет доктора и настояла, чтобы он пришел и еще раз осмотрел маму. Увидев, как она страдает, он решил провести повторную операцию, чтобы понять причину.

Как выяснилось, он случайно перекрутил ее кишечник, когда помещал его обратно в брюшную полость, – это и вызывало адскую боль. Но вскоре нам сообщили еще одну, гораздо более невероятную новость: у нее никогда не было рака.

В больнице перепутали анализы мамы и другого пациента – женщины, у которой действительно был рак. Операции, постоянная боль – все это было результатом бюрократической ошибки.

В больнице перепутали анализы мамы и другого пациента – женщины, у которой действительно был рак. Операции, постоянная боль – все это было результатом бюрократической ошибки.

После этих событий моя сердечная, веселая, стойкая мама начала превращаться в тень самой себя. Она могла съедать порцию только размером с собственный кулак и с каждым днем худела и слабела. Я с трудом узнавала в ней женщину, которая была рядом со мной всю мою жизнь. А потом у нее действительно нашли рак, лимфому, и ситуацию усугубили курсы химиотерапии. По мере того, как ее тело слабело, деменция стала забирать у нас остатки личности той женщины, которую мы знали.

Ее последние дни наступили в 2008 году, когда я была в избирательном туре. Я ехала выступать на мероприятии, потом возвращалась домой спать, вставала рано и ехала в Уиллоу-Гроув, чтобы увидеть маму. Я оставалась на пару часов или на пару дней, а потом снова пускалась в путь. Я постоянно беспокоилась о ней: произнося речи в Айове и пожимая руки многочисленным избирателям на Среднем Западе, – и звонила каждый раз, когда появлялась такая возможность.

Теперь я играла роль родителя, постоянно заботясь о том, надела ли она сегодня теплые носки? Приходила ли медсестра? Удобно ли ей?

Очень страшно наблюдать, как кто-то, кого ты любишь, утрачивает самостоятельность. Мы с Джо всегда знали, что, когда наши родители состарятся, им нужно будет находиться с нами. И было здорово, когда нам удавалось это организовать. Мы специально строили дом в Уилмингтоне с большой спальней на первом этаже – достаточно большой, чтобы в ней поместилась больничная кровать. Какое-то время в ней жил папа Джо, а потом, после его смерти в 2002‐м, мы продали дом Ма-Ма и вложили деньги в перестройку гаража в жилой флигель.

В конце жизни папы наш дом превратился в нечто вроде хосписа. В течение семи месяцев мы ухаживали и присматривали за ним, и в любое время дня к нам приходили как члены семьи, так и медицинские работники. Работы было много, но я видела, как мои родители ухаживали за бабушками и дедушками, и знала, что теперь это моя обязанность. Семья заботится о семье. И в этом была своя радость.

В канун Рождества,