Я передаю останки оленя в руки Вязаного Жилета:

– Мне очень жаль.

Парень забирает у меня кусочки материи и вздыхает:

– О нет, Рудольф… Милый, ни в чем не повинный Руди…

Возможно, он так шутит, но я не остаюсь, чтобы выяснить, так ли это. Я направляюсь к Энтони, который в эту же минуту отходит от одного из столиков с поднятыми вверх руками. Когда Мистейк хватает его за рукав, он тут же тянется к ней, потому что это дает ему возможность отвернуться от девушки с волосами мышиного цвета – она тут, наверное, единственная, кому слегка за двадцать, – сидящей за столиком и листающей что-то, напоминающее туристический путеводитель.

– Кажется, еще немного, и она заставила бы меня скидываться с ней на поездку в Мертл-Бич[45], – шепчет мне Энтони.

– Это еще что, – говорю я тоже очень тихо. – Меня вот пытались склеить куклой из носка. А Мистейк ее прикончила.

Энтони наклоняется и целует Мистейк в макушку:

– Хорошая девочка.

Я собираюсь спросить у Энтони, не хочет ли он уйти отсюда, а потом, вспомнив, почему мы вообще здесь оказались, я осматриваю зал в поисках Дага. Он сидит у бара, погруженный в беседу с немолодой женщиной, чья фиолетовая рубашка расстегнута так, чтобы под ней был хорошо виден кроваво-красный корсет. В зале слишком темно, чтобы можно было рассмотреть, что изображено на ее татуировке, но она покрывает всю ее кожу. Не думаю, что эта женщина – «обычный тип» для Дага, но, кажется, он вполне доволен. Поэтому я пожимаю плечами и смотрю на Энтони:

– Второй заход, я так понимаю?

Энтони, кажется, выглядит совсем безрадостным, но кивает:

– Один разговор, один поцелуй, а затем мы сваливаем отсюда. Сваливаем как можно дальше от этого Верхнего Ист-Сайда, хорошо?

– Договорились, – улыбаюсь я.

– Давай-ка я объясняю это тебе.

Прошло около пяти минут с тех пор, как мы с Энтони начали второй заход, а я уже сожалею, что спросила Тэга – нет, это не прозвище, а настоящее имя, – почему он все еще носит футболку с надписью «Рэнда Пола[46] в президенты!», если выборы состоялись еще в прошлом месяце. Тэг не считает мой акцент столь же «соблазнительным», как разглагольствования (беспрерывные) о правительстве и огромных налогах, которые слишком безжалостны в отношении «создателей рабочих мест» и с которыми мы, европейцы, «упорно отказываемся» иметь дело. Уверена, среди нас все-таки есть европейцы, которые не «прячут голову в песок», но я, если честно, понятия не имею, о чем он вообще говорит. Что, в принципе, не так уж и важно, потому что наша «беседа» скорее лекция, нежели диалог. Я выбираю самую логичную для этой ситуации модель поведения: не встревать в «разговор» и ограничиваться неясными звуками и кивками. Может быть, я смогу даже пару раз вставить что-нибудь вроде «точно-точно».

Во время лекции я осматриваюсь по сторонам в поисках Энтони, но нигде его не вижу. Получил ли он уже свой «звенящий попуск»? Он ждет меня, чтобы уйти? Кого он мог поцеловать?

Я уже буквально автоматически издаю разные одобрительные звуки, когда слова «следующий вторник», словно клаксон, разрушает шум у меня в ушах. Я осознаю, что, хоть я и продолжаю кивать, я без понятия, с чем именно соглашаюсь… Только знаю, что что-то произойдет в следующий вторник.

– Подожди, прости, – говорю я. – Ты не мог бы повторить?

– В следующий вторник, – услужливо сообщает мне Тэг, – я отведу тебя на полигон. Ну, сама знаешь, Вторая поправка[47]. – Он складывает пальцы в «пистолеты» и в самом деле издает звуки типа «пиу-пиу», делая вид, что стреляет в потолок.

Боже мой, какой кошмар.

Что ж, ничего не поделаешь… И хотя это противоречит всей моей сущности истинной британки, иногда грубость и хамство – единственный выход.

– Нет. – Я отхожу от Тэга. – Это определенно не для меня. До свидания.

Я ухожу от него, из последних сил борясь с желанием вернуться и извиниться. Боже мой, Боже мой, Боже мой… Это было так грубо! Так грубо! А затем я слышу голос Тэга у себя за спиной:

– У тебя проблемы с оружием? Да ты либералка!

И почему-то мне больше совсем не стыдно.

Я прохожу мимо двери в мужской туалет, когда мимо меня проносится Энтони и влетает внутрь. Мне кажется или он… он что, плачет? О нет, только не это! Неужели у него рецидив и он вспомнил про Майю? Он же так хорошо справлялся!

Я быстро оглядываю практически пустой клуб. И когда понимаю, что на меня никто не обращает внимания, я захожу в мужской туалет и обнаруживаю Энтони сгорбившимся над раковиной. Он всхлипывает и вытирает глаза. Похоже, именно так я смогу отплатить ему за доброту, которую он проявил ко мне после вечеринки.

Я делаю нерешительный шаг вперед:

– Эй, ты как, в порядке?

Энтони всхлипывает:

– Да, да. В порядке. Мне просто нужна минутка.

– Возможно, мы совершили ошибку… – Я похлопываю по своей сумке, хотя Энтони не видит этого, так что не может оценить каламбур. – Придя сюда.

Энтони не отвечает, только глубоко вздыхает, всхлипывая.

– Но, серьезно, ты сегодня отлично справлялся, – добавляю я. – Не сдавайся теперь, и все будет хорошо.

Энтони наклоняется еще ниже к раковине, и теперь его голос сопровождается эхом.

– О чем ты?

– Ну, в смысле… Ты же снова расстроен из-за Майи… Из-за нее, верно?

Энтони ничего не отвечает, но я вижу, как трясутся его плечи. О нет, неужели я довела его до рыданий? Все усилия насмарку!

И затем я понимаю, что, судя по звукам, парень скорее не плачет, а… смеется. Он смеется? Энтони выпрямляется и поворачивается ко мне, его лицо мокро от потоков слез, но он определенно смеется.

– Я плачу не из-за Майи, – говорит он, сгибаясь от смеха и кладя руки на колени. – Я только что беседовал с девушкой по имени Эрин. А она принесла с собой кошек, всех троих. А у меня аллергия на кошачью шерсть. Вот и все.