Понятия не имею, как ей это удавалось.

Она видела нас такими, какими мы могли стать, если бы не попали сюда. Она видела то, чего не видел судья, то, что не видел, хотя и притворялся, адвокат, назначенный государством, то, что должны были видеть наши матери, которые не приезжали на свидания.

Представьте себе человека, который видит в вас маленькую девочку с косичками. Такой была Орианна Сперлинг – наша новенькая, наша сорок вторая.

Когда красная кружка впервые оказалась на ее подносе, Ори сотворила нечто невероятное. Ее лицо озарила улыбка. Мы никогда прежде не видели, чтобы она так улыбалась, и некоторые из нас замерли на месте.

– Ты не заболела? – осведомилась Натти.

Шери похлопала ее по плечу.

– Все нормально?

Ори, по-прежнему с улыбкой, повернулась ко мне.

– Смотри! Здорово, правда?

Все мы, не веря своим ушам, перевели глаза на поднос со сколотым углом. И увидели тарелку с жидким картофельным пюре, крошечным куском жесткого мяса и горстью склизкой зеленой фасоли, а также твердокаменную пшеничную булочку и кусок бледно-желтого пирога без сахарной глазури. А в выемке под чашку стояла несчастливая красная кружка с белесой жидкостью, отдаленно напоминающей молоко.

– Сегодня мне повезло! – сообщила Ори, будто утешая, что завтра повезет другой.

Мы взяли пластиковые приборы и скользнули к столику, на который никто не претендовал. Она села напротив, и мы как обычно уткнулись в тарелки. Я зачерпнула вязкой картошки и попыталась проглотить безвкусную массу.

Подняв глаза, я увидела, что на лице Ори до сих пор играет улыбка.

Беспричинное счастье притягивало взгляды. Посреди тюремной столовой будто зажглось солнце. Свет бил в глаза, но неизменно влек к себе.

– День сложится хорошо! Красная кружка приносит удачу.

Все, кто сидел поблизости, повернули головы. Девочки зашептались. Мак, которая сидела за нашим столом, взяла поднос и пересела.

– Не пей из нее, – сказала я Ори. – Она… Мы…

Надо было сказать ей раньше, потому что она уже отхлебнула добрый глоток той бурды, которую в тюрьме именовали молоком.

Никто из нас не понял. Девочки, которым оставалось отсидеть два года или два с половиной месяца или две сотни и двадцать дней, – никто не понял. День сложится хорошо? Это как? Хорошим будет тот день, когда мы уберемся отсюда. Когда споткнется и рухнет на пол охранник. Когда ворота, увитые колючей проволокой, в конце дороги, по которой мы помчимся со всех ног, окажутся открыты. Когда к ним подъедет машина, готовая для побега, ее дверь распахнется, мы запрыгнем в нее и на всех парах умчимся прочь. Это будет хороший день.

Прочих хороших моментов было мало, и случались они редко. Например, бежишь в душ за две минуты до окончания водных процедур, а вода еще горячая. Или срываешь украдкой поцелуй с губ девчонки, глаза которой напоминали глаза парня, оставшегося в той жизни. Украсть поцелуй, украсть мгновение. Украсть хоть что-нибудь, оставить что-нибудь для себя.

Для меня удача значила схватить новую, только что попавшую к нам книжку и пробежать пальцами по страницам. Да, для меня это был единственный хороший момент.

Но Ори замечала хорошее в каждом пыльном сером углу. Яркая кружка посреди подноса с отвратительной едой в тюрьме, где предстоит провести всю молодость, означала для нее удачный день. Она во всем находила счастье, и симпатичная красная кружка была способна превратить молочную бурду в божественный нектар.

Ори допила молоко. Вся столовая не сводила с нее глаз.

– Вкусно! – вздохнула она.

И после этого красная кружка стала желанной гостьей на любом подносе. Каждой девочке хотелось, чтобы она попала именно к ней, неважно с чем – с молоком, соком, да хоть с водой из-под крана. Иногда из-за нее вспыхивали ссоры. Тем летом двоих поспоривших из-за кружки посадили в карцер. Ори убедила всех, что красная кружка приносит удачу. Между прочим, так оно и было.

Мы занимались самовыражением раз в неделю на принудительных занятиях по арт-терапии. К нам на общественных началах приходила какая-то хипповатая тетка. Вся арт-терапия заключалась в том, что мы малевали на дешевой бумаге каракули, а затем садились кружком и обсуждали, что вышло.

На первом занятии в том августе моя соседка по камере не рисовала ни изогнутых драконов, как Дамур, ни дорогих машин, как Мирабель. Не изображала фигуристые силуэты порнозвезд, как Натти, которая большую часть занятия раскрашивала им губы красным карандашом. Ори, сама того не ведая, передала мне сообщение.

На карандашном рисунке было лицо – нос как нос, губы как губы, уши как уши. Тонкие, едва заметные брови. Ничего сверхъестественного. Длинная жирафья шея – линии уходили в никуда.

Обычное лицо, нарисованное карандашом.

Даже у хипповатой тетки не нашлось слов, чтобы охарактеризовать внутренний мир Ори. Та лишила ее удовольствия интерпретировать рисунок, а это было любимым занятием нашей преподавательницы наряду с чтением гороскопов; ей доставляло удовольствие копаться в мутной грязи нашего прошлого.

Хиппи помедлила, разглядывая лицо на рисунке Ори.

– Это парень… – протянула она, как мне показалось, с надеждой. Тетка обожала любовные истории, лишь бы не между членами нашего тесного кружка.

– Нет, девушка.

– Вот как? – Тетка ждала рассказа, однако Ори молчала. Должно быть, рисунком сказала все, что хотела. – У вас вышел довольно реалистичный портрет, мисс Сперлинг. Спасибо.

Она предложила Ори в следующий раз дать фантазии волю. Тетка любила, когда мы давали волю фантазии. Она понятия не имела, до чего это опасно.

Зато рисунок Шери ей понравился. Шери изобразила дерево на курьих ножках, но с мужской головой, а вместо ресниц торчали лезвия.

На моем рисунке был дом, сложенный из книг. Вместо двери книга и вместо окон книги. И труба тоже закрыта книгой, так что не выбраться. Все задохнутся в угарном дыму. Замурованных внутри отыщут не сразу. Пройдут годы, тела истлеют и превратятся в скелеты, склонившиеся над последней в жизни книгой. Книжная лавина погребает навеки… Я уже говорила, что люблю книжки, да?

Тетка чуть не лопнула от радости – наконец-то я сумела заглянуть в свое подсознание! На будущей неделе мне стоит погрузиться глубже, открыть дверь-книгу и заглянуть, что прячется внутри книжных стен. Ей кажется, что я готова.

Натти, закатив глаза, заявила, что ее рисунок тоже говорит о том, что она готова. Готова к хорошему траху.

Тетка покраснела и залепетала тот же вздор о неподобающем поведении, которым потчевала нас на прошлой неделе.

Однако я не стала отвлекаться на ерунду. Рисунок Ори поглотил мое внимание. Это лицо… В нем что-то таилось.