– Зачем тебе листья? – спросила Ори.

Пичес хмыкнула и пожевала губами, затем повернулась ко мне.

– Ты точно не хочешь книжку, Эмбер?

– Нет.

– Неужели не возьмешь почитать какой-нибудь интересный романчик?

– Не-а.

Она повернулась к моей соседке.

– А ты?

Ори, должно быть, поняла, что за этим таится неладное.

– Нет, спасибо. Что-то я читать не в настроении. Может, попозже.

Пичес хмыкнула, будто та сказала что-то смешное.

– Ладно, мокрушница, не хочешь – как хочешь.

И покатила тележку к следующей камере. Рокот и скрип колес. Рокот и скрип.

Ори обернулась ко мне с вытянувшимся лицом.

– Откуда она знает? Неужели все знают?

– Ты о чем?

– Она назвала меня… – повторить у нее духу не хватило.

Я пожала плечами.

Она выглянула наружу, глядя вслед Пичес, толкавшей мою тележку.

– Тебе хотелось взять книжку, правда?

Я снова пожала плечами.

– Давай я позову ее.

Она ждала ответа, но я не собиралась отвечать, серьезно, не собиралась. И все-таки ответила:

– Она отняла у меня…

– Что, книжку? Которую?

Я покачала головой, кляня себя за несдержанность.

– Все книжки. Все до единой.

Ори пыталась разобраться.

– А ты не можешь попросить ее вернуть их? Поговорить с ней?

– Ты вообще не понимаешь, где оказалась, – вздохнула я.

– Но…

Я отмахнулась.

– Не рассуждай о том, чего не знаешь. Скоро ужин. Не ешь фасоль и мясную запеканку. Дни, когда дают только фасоль и мясную запеканку, самые поганые, тогда не ешь вообще. Садись рядом со мной. После того как поешь, вилку и нож обязательно выброси, будут обыскивать. Ну что ты смотришь? Они пластиковые. Ничего, скоро сама все усвоишь.

Мы снова остались одни поздним вечером, на этот раз за закрытой дверью. Только теперь Ори вновь попыталась заговорить со мной. Она молчала, пока нас пересчитывали, молчала во время ужина и после него, когда нам вновь предоставили свободное время. Молчала, пока мы раздевались друг перед другом на крошечном пятачке. И когда заперли замок – момент истины для любой девушки в первую ночь в «Авроре-Хиллз», – молчала тоже. Я не пыталась отвлечь ее разговором. Ей нужно было прочувствовать все до конца.

Мы легли. Погас свет. Во втором корпусе все смолкло. Я закрыла глаза. Я не боялась, что она накинется на меня с заточкой, сделанной из пластиковой вилки, хотя и не видела, выбросила она приборы после ужина, как я ей советовала, или нет. Все, что мне было нужно, я уже узнала. Я знала еще кое-что, но те вещи ускользали из памяти, и только лежа в темноте с закрытыми глазами, я чувствовала, что они проклевываются из глубины сознания.

Те вещи, что я забыла. Те вещи, что забыли мы все.

Я перевернулась на бок, пытаясь избавиться от них. Все сдерживали стены. Я прикоснулась голой ногой к голой стене, вечно холодной даже в самую сильную жару, и мне нравилось. Прикосновение утешало. Я начала проваливаться в сон.

И тут она меня разбудила.

– Эй, Эмбер!

Голос, произносивший мое имя, пробуждал неясные воспоминания, мне не хотелось, чтобы они выплыли наружу.

– Эмбер!

Я спрятала ногу под одеяло.

– Эмбер, ты спишь?

Я открыла один глаз. Вот теперь мое лицо соответствовало внутреннему состоянию. Я злилась.

– Уже не сплю.

– Мне послышалось, что ты поешь.

Я вытерла струйку слюны, убежавшую изо рта. Подушка намокла, и я ее перевернула. Другая сторона была холодной и твердой, будто камень. Теперь не уснуть.

– Прости, пожалуйста, я думала, ты не спишь.

– А я спала.

Я подняла глаза. С верхней койки свисала мускулистая нога.

– Что ты пела?

– Не знаю, я спала.

Молчание длилось долго. Я снова закрыла глаза.

– Тебе снятся сны?

– Какие сны?

– Не знаю… О прежней жизни. О доме. Хотела спросить, тебе до сих пор снится дом?

Что она хотела выпытать у меня? Правду?

– Охранники услышат. Говори тише.

– Ой, прости!

Во тьме, поглотившей камеру, в моей голове вспыхнула картинка – оранжевый грузовик в оранжевом шаре пламени. Но все растворилось в оранжевом ярком свете. Мой мозг блокировал воспоминания.

Я никогда и никому об этом не рассказывала. Другие девочки не спрашивали. Им не хотелось знать, как доставали из кабины обугленный труп. Что людям, которые шли мимо, оставалось только стоять и смотреть, как он поджаривается внутри. Что никто не мог ему помочь, потому что никто не хотел сгореть вместе с ним.

Никто из других девочек не знал о том, что я желала ему смерти. В общем-то, если бы я призналась в этом, никто бы не удивился. Многие желали смерти мужчинам из прежней жизни. Из наших голосов можно было составить мощный хор.

Других девочек не интересовали страницы из моего дневника, где я перечисляла способы, которыми можно его изничтожить.

Сперва простые и очевидные.

Поскользнулся на льду, когда чистил дорожки от снега.

Упал с крыши, когда прочищал сточную трубу.

Убило током, когда смешивал блендером протеиновый коктейль.

Затем я дала волю фантазии.

Змея укусила. Или паук. Ужалила оса. Энцефалитный клещ.

Я изучала в газетах заметки о странных смертях.

Убило упавшими строительными лесами.

Свалился в люк, когда переходил дорогу.

Я нарыла множество идей.

Подавился виноградом. Арахисом. Чипсами. Гамбургером на парковке у «Макдоналдса».

Я вошла во вкус. Мне приходили в голову все более живописные картины.

Сожрал медведь. Зарезал грабитель в маске. Переехало автобусом. Отрезало голову бумерангом. Рухнул с дуба, под ним же и похоронен.

Повесился. Сунул голову в духовку.

Наглотался таблеток и захлебнулся в собственной рвоте.

Постепенно я увлеклась и перешла к активной позиции.

Застрелить. Перерезать горло. Плеснуть кислоты для труб в кофе. Прошибить череп доской с гвоздем. Запереть в доме, поджечь и сбежать.