– Что именно «все»? Если я тебе сейчас начну рассказывать историю своей жизни, это займет много часов.

– Я никуда не тороплюсь. – Он смотрит на меня выжидательно и улыбается. – Во-первых, сегодня выходной день. Во-вторых, даже если бы и рабочий – у меня, знаешь ли, очень благодушно настроенная начальница. Она меня постоянно балует.

Он-то улыбается, а на мое сердце ложится холодная тень. Да, у меня впереди вечность. Мне в самом деле некуда торопиться. Но для Влада все обстоит не так. Он… Смертен. Я не хочу произносить это слово, даже мысленно, точно так же, как чуть раньше не хотела говорить с ним о крови. Как я стала труслива! Неужели так всегда – люди начинают бояться, когда им есть что терять? Надо взять себя в руки и посмотреть в лицо правде. Он смертен. Я обязана об этом помнить. Потому что речь не только о том, что через шестьдесят примерно лет его жизнь естественным образом подойдет к концу. Речь еще и о том, что близость ко мне, принадлежность к моему миру делают его жизнь куда более рискованной – уже прямо сейчас. В моем мире человека – смертного человека – подстерегает столько опасностей. У меня есть враги, которые могут захотеть нанести мне удар – как и предупреждал мудрый и многоопытный Грант Хэмилтон. У меня имеется и просто масса знакомых, которые относятся к человеческой жизни с куда меньшим, чем я, Грант или Сережа, пиететом.

Мне нельзя забываться, нельзя утопать в своем счастье – я должна все время помнить о том, что Владу опасно быть рядом со мной. Впрочем, я слишком эгоистична, чтобы оттолкнуть его или уйти самой. Значит, мне остается только быть настороже… Тем более, что Влад и без вампиров умудряется словить неприятностей на свою буйную голову – в его вчерашней встрече с собаками не было ничего мистического, зато угроза для жизни была самая непосредственная.

На моем лице, очевидно, отражается часть моих неприятных мыслей: Влад хмурится и, осторожно коснувшись пальцем кончика моего носа, спрашивает, старательно изображая легкомысленную шутливость:

– О чем задумалась?

Я вздыхаю и укладываю голову к нему на плечо:

– Не важно.

– Нет, важно. Я же сказал, что хочу все о тебе знать.

Я смеюсь:

– Так не получится. Ты должен хотя бы задавать мне вопросы. Знаешь, есть такая игра – «Любой вопрос». Ты можешь задать мне любой, абсолютно любой вопрос, а я обещаю, что честно на него отвечу, не кривя душой.

– Странная какая-то игра – у меня сплошное преимущество, а тебе придется все время напрягаться. В чем заключаются тогда мои обязанности?

– Ну рано или поздно задавать вопросы тебе начну и я.

Влад приподнимается на локте, чтобы посмотреть мне в лицо:

– Нет, это все равно несправедливо по отношению к тебе. Я совсем неинтересный, и ты и так обо мне все знаешь… Ты – другое дело. Ты особенная.

В эту фразу можно было вложить много смыслов – слова сами по себе очень просты и ничего не значат. Они могли бы прозвучать как «ты монстр». Но в сочетании с выражением его лица – с поклонением, которое я вижу в его глазах… В этом сочетании они в который раз заставляют меня пожалеть о том, что я физически не могу плакать. На этот раз не от боли, а от счастья. Что я такого сделала хорошего в своей жуткой, вообще говоря, жизни, чтобы такой человек относится ко мне ТАК – с такой нежностью, с таким трепетом, с таким непререкаемым, абсолютным обожанием?

Я глажу его по щеке:

– Особенный у нас как раз ты. Я – просто обычный вампир.

Он закатывает глаза и возмущенно фыркает:

– Мы ходим по кругу… Я, собственно, и пытаюсь у тебя выяснить, что такое «обычный вампир». Напоминаю, еще вчера вечером я был убежден, что это все выдумки романистов, сценаристов и прочих мракобесов.

Я делаю строгое лицо:

– Задавай вопросы.

Я не кокетничаю – это было бы глупо, да и выглядит двухсотлетняя кокетка нелепо. Я просто-напросто стесняюсь. А еще мне интересно, с чего он начнет? Каким будет его первый «любой вопрос»?

Он краснеет – он тоже смущается. Смотрит на меня искоса, хмыкает, прочищая горло, и усмехается:

– Мне придется пройтись по книжным стереотипам. Я правильно понял, что чеснок на тебя не действует?

– Не больше, чем на обычных людей. Ну чуть больше. Я просто сильнее чувствую запахи – а запах чеснока, конечно, очень резкий.

– А серебро? Мой крест…

– Влад, я думаю, что он на самом деле не серебряный, – я его не замечаю. Хотя вообще серебро мне немного неприятно. Но не критично.

– А то, что это крест?

Я улыбаюсь:

– Кресты на нас не действуют. И святая вода тоже.

– А почему?

– Потому что это все религиозные предрассудки. А я… мы… мы не уверены, что наше существование как-то связано с вопросами добра и зла, рая и ада. Мы не знаем, откуда взялись…

– Разве не с Дракулы и с его ссоры с Богом? Кстати, Дракула… Он как – существует?

Я представляю себе бледное лицо с горящими глазами, которое не раз вспоминалось мне за последние месяцы. Лицо самого отчаявшегося вампира в мире, вампира, который любил – и потерял – смертную женщину. В том, что Бог есть, я не уверена, но вот в существовании Дракулы сомневаться не приходится. Как и в том, что, если бы Бог был, граф бы с ним непременно повздорил.

– О да. Только его зовут, конечно, не Дракула. Нет, и не Цепеш – это имя из-за романа Брэма Стокера ему тоже пришлось сменить. Граф Владислав Не-скажу-как-зовут живет в данный момент в Париже. Твой тезка – ну почти. Но, как я тебе, кажется, между делом говорила, тип он неприятный. Но он не первый и отнюдь не самый древний из нас. Грант, например, старше.

Несколько секунд Влад молчит, откинувшись на подушку и словно оцепенев. Когда он снова заговаривает, голос его звучит хрипло:

– Я не ослышался, да? Ты только что сказала «Грант»? Грант Хэмилтон?!

– Да. – Мне трудно удержаться от смеха. Интересно, почему именно это его так поразило?

– Наш лондонский владелец? Вампир? – Влад с шумом выдыхает: – С ума сойти можно. Ну ладно… То ли еще будет, ой-ой-ой. По крайней мере теперь мне понятно, почему он назначил тебя главным редактором. Вы все друг за дружку горой, да? Рука руку моет и все такое…

Он шутит – он смеется. Словами не описать, какое это для меня облегчение.

Отсмеявшись, Влад надолго погружается в задумчивость и рассеянно гладит меня по волосам. А потом наконец он озвучивает предмет своих размышлений:

– Ты, Грант… Наверное, вокруг еще много вашего… народа. Почему же все так… спокойно? Я имею в виду, вам же все время хочется есть. А вокруг столько людей. Как вы… сдерживаетесь? Вот ты ходишь на работу – но по офису не лежат горы трупов и не текут реки крови.

Я молчу, не спеша отвечать. Мне интересно – доведет ли он свой вопрос до логического конца. Он останавливается, взглядывает на меня, и наконец его мозг делает следующий шаг: