– Дядя Леший, ты где? – изумился Мишель. – Почему у тебя борода оранжевая?

Леший заразительно рассмеялся и отступил – за его спиной показался неприветливый дом под грязной черепичной крышей, из трубы валил бурый дым.

«Неужели это и есть тот самый дом Лешего, в котором мы были? – мысленно засомневалась Аля. – Днём он выглядит ещё страшнее, чем ночью».

Словно в ответ на её сомнения, Леший сказал:

– Да, это наш дом. Раньше я почему-то не замечал, что он такой мрачный, а сегодня у меня словно глаза открылись. «Разве можно жить в такой унылой избе с облупившейся краской? – подумал я. – Жить-то, пожалуй, можно, но быть счастливым… Никогда!» А ведь мудрецы говорят: «Самое дорогое, что у тебя есть – это твой дом. Когда на душе скверно, наведи порядок в комнате или на своём рабочем месте. Не должно быть рядом никаких сломанных или порванных вещей – это страшно угнетает».

Мишель вскарабкался на стол и озабоченно шепнул Але на ухо: «Кажется, он опять спускался в Тридесятое Царство. Он когда оттуда вылезает, всякую ерунду несёт и вообще ведёт себя как ненормальный».

– Думаешь, он чокнулся? – так же шёпотом отозвалась Аля.

Тут Леший набрал побольше воздуха в лёгкие и принялся звать Добрыдня.

– Добрыдень! Появись, мил человек!

На зов из дома выскочил старичок, да так рьяно, что кубарем свалился с крыльца. Он был с головы до ног в оранжевых пятнах краски – как леопард.

– Я так торопился, думал, не дай, не приведи, случилось чего. Думал, Водяной за тобой гонится, – оправдывался Добрыдень, потирая ушибленный бок.

– Сейчас синяк мазью смажу, боль как рукой снимет, – успокоил его Леший. – А случилось вот что: наш дом очень некрасивый, его нужно срочно перекрасить.

– Так мы и перекрашиваем, даже Сюсьтик помогает…

– А ещё к нам только что подключились ребята из Бякандии.

Добрыдень повернул лицо к экрану.

– Здравствуйте, деточки! Как хорошо – и Аленька здесь, и Виллюшка, и Мишелюшка! Вы, наверно, удивляетесь, что можете видеть нас во дворе по бякобуку. Но в этом даже волшебства никакого нету, просто мы для вас специально везде экранов понаставили – и во всех комнатах, и во дворе, и даже в огороде. Чтобы у вас всегда связь с нами была. Аленька, ну как ты себя чувствуешь? Температурки нет? А головка не бо-бо?

Добрыдень говорил и говорил, когда сзади над ним вдруг нависло огромное рыжее чудище, заслонив собой солнечный диск. Челюсти монстра двигались, влажные глаза ворочались, чуть не вылезая из орбит. Чудище занесло над головой Добрыдня четыре мохнатых лапы, каждая толщиной как бревно, а с его длинных усов стекала оранжевая краска.

– А-а-а! Берегись! Отползай! – закричали хором Аля и Вилли.

Но было уже поздно – чудовище обняло Добрыдня за плечи.

– Что ещё красить, дедушка? – спросил монстр.

Добрыдень с удивлением переводил взгляд с Али на Вилли.

– Вы чего кричите, деточки? Испугались, что ли? Так это же Сюсьтик! Помните нашего домашнего муравья? Мы Сюсьтика увеличили. Он тоже хотел помочь нам красить, но у него очень медленно получалось – тогда мы его увеличили. Докрасим – опять уменьшим.

– Так не честно! – возмущённо пропищал Мишель. – Я столько раз просил меня увеличить, а вы отказывались.

– Потому что тебе это нужно было для баловства и для самоутверждения, а Сюсьтику – для дела.

– Подумаешь, дело! Почему сразу не наколдовать краску на доме? Какой смысл работать? – возмутился Мишель.

– Быстро же ты забыл мои уроки… – печально произнёс Леший. – Разве не я тебя учил, что к волшебству прибегают только в самых крайних случаях? Жизнь должна идти своим чередом.

– Знаю, знаю, – Мишель отмахнулся как от назойливой мухи. Он очень уважал Лешего, но в душе считал его неисправимым занудой. А нравоучения наскучили мышонку ещё в младенчестве.

– Мишель, иди сюда, помоги нам с ремонтом, – сказал Леший. Он обмакнул кисть в ведро с оранжевой краской.

– Не вовремя вы ремонт затеяли, – отозвался Мишель. – В мире такое творится! Конец света со дня на день. Мой отчёт о поведении врага в сто раз важнее, чем ваш ремонт!

– Никогда нельзя знать, что важнее. Сейчас мне кажется, что козни Верховной – просто пустяк в сравнении с красотой моего дома.

– Не надо бы об этом по бякобуку, Лёшенька, – испуганно прошептал Добрыдень.

Аля вдруг почувствовала, что с Мишелем, который стоял на столе, облокотясь сзади на её плечо, стало что-то происходить. Сначала он как будто потерял вес, а потом начал таять. Минута – и его не стало. Интересное было зрелище – на плече у Али он таял, а зато рядом с Лешим так же постепенно проявлялся, вырисовывался в воздухе.

– Ну наконец-то, – сердито сказал Леший и протянул Мишелю новую кисть. – Скорее за дело!

– Дядя Леший, но я ведь испачкаюсь, – возразил Мишель.

– Тогда сними цилиндр.

– Но моя шёрстка!

– Искупаешься. Краска сварена из ромашек и одуванчиков, колдовства в ней совсем немножко, поэтому отмоется легко.

– А вдруг не отмоется?

В глазах Лешего засверкали недобрые огоньки. Он сжал кулаки и топнул ногой.

– Почему ты всё время со мной споришь?! – закричал Леший. Ты же знаешь, как мне нелегко было стать хорошим. Если не будешь меня слушаться, я снова превращусь в того, кем был!

И тут все с испугом заметили, что небольшой закруглённый нос Лешего начал быстро вытягиваться, принимая форму крючковатого клюва. Ногти на руках выросли и загнулись, а футболка на спине затрещала под набухающим горбом.

– Лёшенька, Миша, не ссорьтесь, – вне себя от ужаса залепетал Добрыдень. – Миша, делай так, как Лёшенька говорит. Вот как он говорит, так и делай…

Мишель без промедления обмакнул кисть в ведро и начал красить.

– Что ты, дяденька, я ведь не спорю, – попискивал он. – Оранжевый дом важнее всего на свете.

– Это тебя существа испортили, напрасно я тебя отпустил, мал ты ещё, – басил в ответ Леший.

Аля выключила бякобук.

– Они там все сумасшедшие, – сказала она.

– Ух, но они же волшебники, – возразил Вилли. – Конечно, они не такие, как мы. То, что для нас важно, для них – пустяк.

– Завтра в Бякандии конкурс уродства, – задумчиво проговорила Аля. – Хорошо хоть Добрыдень не сказал, что я и там должна занять первое место. Чтобы получить медаль, которая мне необходима.

Бяка, вопреки обыкновению, даже не улыбнулась. В уголках её рта пролегли едва заметные горестные морщинки.