А когда начальнику лагеря вдруг приходило в голову перевернуть матрацы, тут можно было говорить о самой настоящей катастрофе. Было строжайше запрещено хранить под матрацами любые предметы. В особенности майор Орлов не мог терпеть, если кто-нибудь из заключенных совал под матрац одежду или даже обувь. Никто не спорит, пространство под матрацем – не самое лучшее место для хранения вонючего тряпья под названием «одежда». Но морально-психологическое состояние пленных, их абсолютное равнодушие ко всему, что не имело отношения к еде и зарплате в рублях, обусловливало хаос и грязь в бараке. Заключенные хранили свое убогое тряпье под матрацами еще и потому, что это место казалось им недоступным для вездесущего ворья. Хотя попытаться спрятать пайку или часть ее под подушкой вовсе не гарантировало сохранности. А когда майор Орлов обнаруживал в койках спрятанные продукты питания, он просто лишался дара речи. Неудивительно – он ведь принадлежал к людям «высокой культуры».

Однажды, когда я возил по грязному полу скребком, случилось нечто из ряда вон выходящее. Между двумя койками степенно и неторопливо передвигалась черепаха. Мне сначала показалось, что у меня начинаются галлюцинации, хотя я знал: черепахи в этих местах отнюдь не редкость. Разумеется, не такие огромные, как, скажем, морские черепахи, которых я видел во время путешествий в южные страны до войны. Здесь водились небольшие экземпляры весом не более 200 граммов. Но пленные быстро сообразили, что этих животных можно отлавливать и варить из них суп, причем непередаваемый на вкус, как и черепашье мясо.

И я, словно хищник, набросился на черепаху, а несколько секунд спустя она уже лежала, готовая к варке. Я стал отделять мясо от панциря. Часть мяса превратилась непонятно во что – нужного опыта у меня не было, – но я не побрезговал и легкими, печенью и желудком, которые аккуратно сложил к себе в пустую консервную банку, служившую мне и для питья, и для поедания супа.

Правда, вопрос о том, как и на чем я буду ее готовить, оставался открытым. Готовить пищу в бараках было строжайше запрещено. Но не это меня остановило. Если бы тогда была зима, то ничего не стоило бы сунуть банку с мясом в печь на несколько минут. Зимой кое-кто из пленных пытался печь картошку в печах отопления и преуспевал при этом. Но сейчас на дворе была золотая осень, и растапливать печь было рискованно – дым из трубы неизбежно вызвал бы подозрения. Да и майор Орлов имел обыкновение регулярно заглядывать в отопительную печь и мог явиться в любую минуту, ибо из лагеря не отлучался.

У меня к тому времени сложились вполне дружеские отношения с Максом, нашим шеф-поваром, которому я нагадал по руке, что он точно уедет домой. Таким образом, способ приготовления черепашьего супа был найден – пусть Макс сам продемонстрирует свое мастерство.

И я, отчасти окрыленный внезапным везением, отчасти мучимый чувством вины, направился к пищеблоку. Макс как раз вышел вдохнуть свежего воздуха, посидеть на солнышке и отереть кухонный пот.

Когда я показал ему свою находку, Макс выпучил глаза. – Нет, вы только подумайте! – воскликнул он, ковыряясь в останках умерщвленной мной черепахи. – Жаль только, что ты ее всю перекорежил! Теперь придется варить все это месиво вместе. Но ничего, супчик выйдет что надо. Сегодня после обеда придешь и заберешь.

Я вздохнул с облегчением – все-таки сумел пристроить драгоценное мясо в хорошие руки. И, предвкушая гастрономическое удовольствие, я поплелся назад в свой барак.

Около двух часов дня распахнулись лагерные ворота, и через них к бараку проследовала наша смена – усталые, почерневшие, истощенные люди.

Сначала все шло как обычно. Кто-то умывался, кто-то отправился обедать, чтобы потом прямо в рабочей одежде завалиться на нары. Дневная норма работы была выполнена.

Катастрофа явилась в облике Германа, начальника смены, командовавшего заключенными не только в забое, но и в бараке. Этот Герман был в общем парень неплохой – общительный, уживчивый, покладистый, и у нас с ним сложились вполне приятельские отношения. Я оказывал ему мелкие услуги, которые он с благодарностью принимал, в особенности возвратившись из шахты и видя, что кое-что уже готово, сделано за него мною: на нарах стояла бутылка со свежей кипяченой водой или в столовой он съедал чуточку больше маргарина. И все это благодаря мне.

И я успел привыкнуть к тому, что Герман после работы, кое-как насытившись, благостно взирал на барак, вытянувшись на нарах. Но сегодня с Германом было явно что-то не так, было заметно, что он чем-то здорово обеспокоен и опечален. Шарил по своим коробкам, заглядывал под нары.

– Скажи, – обратился Герман ко мне. – Ты, случайно, не видел сегодня мою черепаху?

У меня возникло ощущение, что меня за шиворот взяла костлявая и холодная как лед рука. Не надо было долго размышлять над масштабом грозившей мне катастрофы. И мои мечты вкусить деликатес мгновенно превратились в кошмарный сон. В этот момент я понял, отчего даже пойманный с поличным преступник иногда столь яростно отрицает содеянное. Какие бы приятельские отношения ни связывали меня с Германом, я просто не мог признаться ему в том, что произошло в бараке сегодня утром.

– Твою черепаху? – Я изо всех сил пытался изобразить искреннее изумление. – Хочешь сказать, что ты здесь, в бараке, держишь черепаху?

– Да, вот держу, и все! – раздраженно выкрикнул Герман. – Вот в этой картонной коробке. А она сегодня, наверное, выползла и спряталась где-нибудь в бараке.

Я уже собрался ему сказать, что, мол, все утро дверь в барак стояла нараспашку и что животное вполне могло выбраться на волю. Но Герман меня опередил.

– На улицу она не пойдет, – озабоченно заключил он. – Черепахи передвигаются еле-еле. И ты наверняка бы заметил. Если ты не заметил, она сейчас точно в бараке. Забилась куда-нибудь в угол.

Я не видел возможности отпираться и дальше и предпочел осторожно во всем признаться.

– Знал бы я, что это твоя черепаха!

Герман с растущим подозрением посмотрел на меня.

– Дневальный по бараку за все здесь отвечает, – спокойно и даже с укором продолжил я. – Сам подумай, тебя назначили дневальным по бараку, и вдруг ты видишь посреди барака черепаху. И что? Ты бы сразу догадался, чья она? Или бесхозная? Откуда мне было знать, что она живет у тебя в картонной коробке?

– Где черепаха? – перебил меня Герман, уже поняв, какова участь его любимицы. – Что ты с ней сделал?

Виноватым тоном, но и не без раздражения я продолжил:

– Да, сегодня утром я наткнулся здесь на черепаху. И разумеется, подумал, что она явилась сюда с улицы, из лесу, если хочешь. А потом заблудилась здесь.

Герман стоял, не в силах и слова произнести. Сделав паузу, я продолжил:

– Ну, я и решил забить ее и отдать повару. В шесть часов суп будет готов. Можешь сам забрать, если хочешь.

Герман, по-прежнему не говоря ни слова, стоял передо мной. Потом, внезапно круто повернувшись, выскочил из барака и едва ли не бегом пустился к пищеблоку.