Спутники Вайса переговаривались между собой, и после короткой беседы Вайс дал знак следовать за ним. Спустившись к берегу, все пятеро направились вдоль нескончаемых, скрученных в зеленую веревку водорослей.

– Мартенсон, – не поворачивая головы, позвал Вайс, – как думаете, как далеко мог уплыть чемодан?

– Если его не подняли на борт, то он запросто мог оказаться в Обской губе.

– Это где?

– Этот океан омывает и берега Аляски, сэр.

– Вы глупо пошутили.

– А вы глупо спросили. Откуда я знаю, куда мог уплыть чемодан. Мог, вообще, никуда не уплыть. Или оказаться вот в этих сетях и быть выуженным рыбаками!

– Хорошая идея, – согласился Вайс. – Томсон! Пойдите и узнайте, кому принадлежат эти сети.

Обернувшись к девушке, Мартынов посмотрел ей в глаза и громоко спросил:

– Послушайте, как вас там, леди, а вы смотрели на то место на воде, куда плюхнулся брошенный вами кейс? Под мостом баржа не проходила? Если учесть такую возможность, Вайс, то круг ваших поисков значительно расширяется. Тогда нам нужно идти в обратном направлении, поскольку никто не может поручиться за то, что баржа не была толкаема на юг.

Маша перевела взгляд на Вайса и поняла, что Мартынов попал в точку. В голове Вайса шла работа, и было видно, что он находится в легком замешательстве.

Еще около десяти минут они стояли у берега, вдыхая неприятный йодный запах прокисших водорослей, и только когда из ворот двора стоящего рядом дома вышел Томилин, Вайс посмотрел на Мартынова и заговорил:

– Вы же знаете, Мартенсон… Я должен вернуться в Нью-Йорк либо с документами, либо с вами. Для вас, как мне кажется, лучше было бы первое.

– А вы не рассматривали третий вариант, при котором я могу вернуться в США без вас, но с документами?

Томилин подошел, тяжело дыша. Видимо, он до сих пор не мог отойти от встряски на теплоходе, и чувствовал себя сейчас не лучшим образом.

– Два дня назад старик по фамилии Фомин хвалился в пивбаре, что выловил в реке серебряный чемодан.

По лицу Вайса пошли бордовые пятна.

– Как удачно ты сходил. Но все хорошо быть не может. А потому сейчас выяснится, что либо старик час назад умер, либо он выловил не тот чемоданчик.

– Фомин живет в том доме, – Томилин указал рукой на покосившийся сруб. – И он только что зашел к себе во двор с веслами и садком.

– Немыслимо, – прошептал Вайс, вглядываясь в лицо Мартынова и направляясь в сторону дома.

Получив тычок в спину от Томилина, который, кажется, и не думал прощать врага, Андрей двинулся следом за начальником службы безопасности Малькольма.

Когда во дворе их встретила крошечная собачонка, залившаяся таким беспрерывным лаем, что действительно становилось страшно от ее намерений порвать цепочку, Вайс бросил:

– Томсон, останься с нашими друзьями, пока мы с удачливым рыбаком поговорим.

Собака задыхалась от ярости. Скрипнуло сначала крыльцо, а после и дверные петли. Эти звуки пронеслись в голове Мартынова, он вдруг стал спокоен и даже невозмутим. Знающие его люди, среди которых здесь был только один, но он только что вошел в дом, могли бы сказать, что Мартенсон только что приготовился к драке. Томилину, ныне – Томсону, знать Андрея ранее не приходилось, и потому он уже проигрывал.

Жить старику оставалось ровно столько, сколько он намеревался хранить тайну о местонахождении кейса – Мартынов был в этом уверен, потому что он тоже здесь был единственным, кто хорошо разбирался в правилах поведения Вайса.

«Сколько он проморочит им голову? – думал Андрей. – Минуту, не больше. Потом Вайс покажет старику купюру, и тот сразу сдастся. И подпишет этим себе приговор. Скверно».

Времени на раздумья почти не оставалось, но и ошибаться было нельзя. Каким бы мерзавцем Томилин ни был, он все равно не дурак.

«Томилин, Томилин… Ручки, синие от перстней ручки… Трудно утверждать, но, кажется, подобные пейзажи на пальчиках рисуют в Верхоянских лагерях. Судя по цвету перстней, гаденыш откинулся года три назад. А кто у нас в это время под Верхоянском заправлял?.. Ага, конечно, Старостин… Он и сейчас заправляет. Ему еще лет десять париться. Витя Старостин, Седой… Он-то и давал наказ этому фраеру на пальцах знаки опущенца надолбить, только он, больше никто. Без ведома смотрящего такие вещи не делаются… Эх, Томсон, за что же тебя так народ в зоне невзлюбил?

Интересно, ловишься ли ты на немудреные блесны?..»

– Эй, петух…

– Чт… что ты сказал? – изумился Томилин, словно только сейчас услышал из этих уст подобное обращение. Рука его утонула за поясом и возвратилась оттуда, как и предполагалось, с пистолетом.

– Я вот все хотел спросить, да недосуг было. Что, если я по дороге маляву местным пацанам зашлю, что со мной путешествует зэк, отравивший жизнь Вите Седому? Скажу – Седого три года назад в ШИЗО «красные» прессовали по наводке Томилина, мол, Томилин администрации шепнул, что «законник» Седой в лагере правильного пацана казнил.

Лицо Томилина побледнело, в глазах его вспыхнул огонь. Процесс соображения в голове шел очень медленно. После казни Холода – новосибирского авторитета – Томилину, понятно, плевать было на братву, но… Разводить такие дела – тема долгая и подробная, потому что за сдачу вора администрации можно поплатиться жизнью, и рубить сплеча никто не будет. А Томилин, понятно, Седого не сдавал и никакого отношения к нему, вообще, не имел. Над ним расправились другие. Но вот само упоминание Мартыновым имени смотрящего за колонией альбиноса Седого вызвало у бандита замешательство.

Несколько секунд потери концентрации.

Удар рукой по кисти и второй – точно в лицо.

Самая больная точка на лице человека – окружность, очерчивающая нос, губы и подбородок. Удар – это знает даже начинающий боксер – чреват последствиями. Лучше претерпеть удар в ухо, слушая хруст хрящей, нежели подставить под удар подбородок или нос…

Удара Маша не заметила. Его не успел поймать ее взгляд, как не успел поймать его и взгляд бандита. И удивилась она лишь после того, как пистолет вылетел из руки Томилина, и тот, чуть качнувшись назад, стал заваливаться на Мартынова.

Класс боксера зависит от умения бить.

Стряхнув потерявшего в мгновение ока сознание Томилина, Андрей с досадой посмотрел на «вальтер», улетевший к собачьей будке. Ругаться с псом времени не было, жизнь старика в доме могла в любой момент оборваться.

– Жди меня здесь, – бросил Мартынов Маше и быстро вбежал на крыльцо.

Через мгновение он был в сенях. Еще через три секунды приоткрыл дверь в прихожую.

Картина запечатлелась в его памяти как неприятная, но назвать неожиданной ее было нельзя.

В доме пахло сырой рыбой и самосадом. В углу на узкой электрической плитке стоял и свистел вскипевший чайник. Снять его с раскаленной спирали было некому да и незачем.