Вайс стоял посреди комнаты, и в ногах у него располагался покрытый пылью, но еще не утративший блеска кейс.

На продавленном топчане сидел старик и, широко распахнув рот, смотрел на направленный ему в лоб прибор для бесшумной стрельбы.

– Мартенсон…

Во взгляде Вайса читалась досада. И ствол пистолета переехал с переносицы старика на грудь Андрея.

Мартынов быстро досматривал то, что не успел охватить взглядом в первое мгновение.

Кейс распахнут, бумаги в беспорядке. Значит, успел просмотреть. На топчане лежала смятая купюра в пятьсот рублей. Десять миллионов долларов Вайс поменял на восемнадцать долларов по курсу ММВБ.

Андрей помнил, теперь уже помнил, что среди бумаг была и та, изучив которую не составило бы труда узнать и номер транзитного счета, куда были переведены из Марсельского банка деньги, и код доступа, и дактокарта с отпечатками Артура Малькова. Все, что Вайсу требовалось для выполнения задания Малькольма, находилось сейчас у его ног в распахнутом чемоданчике.

Уилки развернулся к Мартынову и посмотрел на него тем долгим взглядом, с каким моряки в море сталкивают с доски труп недавнего товарища по общему делу.

Чуть качнувшись назад, Мартынов двинулся в угол, гле кипел чайник. Свист был единственным звуком, который тревожил сейчас тишину внутри дома.

– Что за привычка бежать впереди паровоза, Мартенсон? – подал голос Вайс. – Какого черта? Где Томсон?

– Я попросил его подождать пару минут.

Горячее этой ручки вскипевшего чайника Андрей никогда ничего не держал в руке…

– Нам нужно идти, мистер Вайс, – напомнил Уилки, разворачиваясь к хозяину.

– Да, ты прав.

Ствол пистолета еще раз очертил пространство, и раздался глухой хлопок.

Первое время Уилки стоял, словно пораженный громом. В глазах его застыло недоумение и усмешка. «Может ли быть такое?» – спрашивал его взгляд. С отверстием между бровей, уже без трети черепа и с этим вопросом Уилки выглядел более чем глупо. За спиной его, в углу, противоположному тому, в котором стоял Мартынов, сползала по стене густая слизь бордового цвета.

Через секунду, под глухое стариковское: «Твою мать, что делается-то…», Уилки грохнулся коленями о пол и завалился на спину. В этой позе американский гангстер русского происхожденияи застыл пред богом и собственной совестью.

– Мы оставим девку здесь, Мартенсон, – сообщил Вайс. – И уедем вдвоем. Мы отдадим мистеру Малькольму семь миллионов, три поделим. Это хорошие призовые, Мартенсон. Ты нужен мне там, в Вегасе и Нью-Йорке. Память мы встряхнем. Все будет в порядке.

Сказанное означало: сейчас нужно кончать деда, выходить во двор и убивать Машу и Томсона. С Мартыновым Вайс легко доберется до самолета и пересечет океан.

«Он уверен в том, что я не помню, как его люди пытались убрать меня в гостинице, – подумал Андрей. – Он знает, что я ничего не помню, а потому я сыграю роль партнера до аэропорта имени Кеннеди. Там нас встретят. Три миллиона Малькольм Вайсу, конечно, не отдаст, если бы босс был способен на такое, то не стал бы пытаться убрать меня в России две недели назад. Тысяч триста – это все, на что мог расщедриться Малькольм. Однако куда лучше получить их в виде одной доли, нежели делиться ими с Уилки и Томсоном…»

– В целом идея соблазнительна, – ответил Мартынов. – Но меня кое-что не устраивает в этом плане. Во-первых, я никогда не убираю подельников, во-вторых, я не оставлю девушку. И, потом, ты кое-что забыл, Вайс. А вот я хорошо помню. Когда ты в последний раз разговаривал по телефону с двумя своими посланцами? Я могу напомнить – это было ровно тринадцать дней назад. Они сообщили тебе, что обнаружили меня в гостинице с прескверной репутацией, и пообещали расправы скорой и бесшумной. Однако я оказался более предусмотрителен, чем они. И с тех пор ты не имеешь о них никаких сведений. Потому-то ты и здесь, Вайс…

Расслабившись, босс охраны «Хэммет Старс» рассмеялся и покачал головой.

– Даже спрашивать не хочется, что ты еще вспомнил…

И Мартынов, увидев перед собой дульный срез пистолета, стал следить за движением указательного пальца своего будущего убийцы…

– Я ненавижу эти провинциальные городишки, – поморщился Метлицкий, щурясь под солнечными лучами, пронизывающими ветровое стекло. – Здесь все друг друга знают и из свидетелей не выдавить ни слова.

– Это если тот, кто интересуется, сам не местный житель, – буркнул Бабушкин и стал опускать со своей стороны стекло.

Узнавший его старшина милиции на посту ГИБДД тотчас оторвался от будки и с лицом родственника после долгой разлуки стал приближаться к рубоповской машине.

– Как же, – сказал он, выслушав Бабушкина, – не было чужаков? Были, конечно. Черный джип «Крузер». Опять, наверное, на охоту приехали. Но вот сколько человек в машине было и как они выглядели – извините. Вы сами знаете, как теперь стекла тонируют.

– Когда они пост проехали? – поинтересовался Метлицкий, глядя прямо перед собой. Старшина ему не нравился, от старшины несло душком мздоимства.

– А вы, товарищ, позвольте спросить, кто будете? – полюбопытствовал инспектор вкрадчивым голосом, после чего майор окончательно убедился в том, что старшина живет хорошо, и живет он хорошо только потому, что служит на этом посту.

– Майором буду. Начальником отдела по борьбе с бандитизмом. Но в часы досуга не прочь и прочую шушеру половить.

Выяснилось, что джип «Крузер» въехал в поселок час назад и до сих пор не проезжал в обратном направлении, из чего следовало, что водитель либо задержался в Ордынске, либо проехал его насквозь, после чего выехал на трассу и последовал дальше. Однако если бы поселок являлся тем местом, где водителю нужно было заправиться или перекусить, то все необходимое было близ поста, и в этом случае внедорожник постоянно находился бы в поле зрения инспектора. Старшина же готов был поклясться, что джип проехал мимо и даже складывалось впечатление, что водитель точно знал, куда ему нужно.

Около дома Макаровой, дома, хорошо известного Метлицкому, они провели не более десяти минут. Стукнули в дверь на втором этаже, где проживала женщина (чем черт не шутит?), Бабушкин поболтал с соседкой, называя ее по имени, и когда стало ясно, что информации не прибавляется, выехали со двора.

Решение напрашивалось само собой.

– Едем на пост за поселком, – заявил Метлицкий. – Если джип выезжал, его должны были заметить.

– Об этом можно было спросить старшину, – сказал Бабушкин. – Ему связаться с тем постом – один раз тангенту на рации нажать.

– Не нравится мне этот мент. У него рожа продажная.

– Нельзя так о милиционерах, товарищ милиционер, – вздохнул Бабушкин. – Семипятов – человек заслуженный.

Метлицкий спорить не стал: Бабушкин для него был местным.