Андрей вгляделся в молочно-белое лицо женщины и увидел маску смерти. Ее нос и скулы заострились, щеки вытянулись… но даже в таком виде она была прекрасна в своей беззащитности.

– Ста миллиграммов кетамина достаточно, чтобы душа человека покинула свое тело, – начал проводить курс ликбеза Вайс…

– Можете не продолжать, – отрезал Мартынов, уже приняв решение. – Я знаю, что сейчас происходит…

Маша кричала настолько сильно, насколько позволяли легкие. Но проклятый пластырь на рту заглушал крик и забивал его обратно в рот. Наружу пробивался лишь едва неслышимый стон, но и тот ничего не значил из-за звука новостей из телевизора, включенного ее недавним обидчиком на теплоходе…

Сначала ей пришло в голову, что негодяи будут пытать Андрея. Его такое близкое и родное лицо было напротив, и она совершенно не понимала, как могло случиться, что он не встанет и не раскидает этих мерзавцев, покусившихся на нее. Но он был странен, поведение его было необъяснимо, и по всему чувствовалось, что он гневается на бандитов не потому, что она дорога ему, а потому, что он не может позволить мучить в своем присутствии женщину.

Но когда палач в костюме, натянув перчатки и набирая содержимое ампулы в шприц, бросил взгляд на ее локоть, оценивая вены, она едва не лишилась чувств. А потом пришла радость – если она не выдержит и все расскажет, то они не станут мучить Андрея.

Когда мерзкое лицо безжалостного палача склонилось над ней и эти поросячьи глазки стали всматриваться в ее зрачки, она вдруг подумала о том, что Андрею, пожалуй, не хотелось бы, чтобы она что-то вспоминала и о чем-то рассказывала. И Маша дала себе слово вытерпеть все, что ей уготовано. Быть может, Андрей не потерял память, а просто играет, и тогда своим признанием она сломает ему всю игру. Но, боже, почему он так жесток… Неужели дело его стоит дороже ее боли?..

Когда игла впилась в ее кожу, она решила, что пришла смерть.

Некоторое время душа ее находилась в полном отрешении от происходящего, а потом вдруг выпорхнула из тела и стала подниматься вверх.

Удивительное дело… Ей вовсе не было больно. Ей было даже… приятно. Она впервые в жизни видела себя со стороны не в зеркале и не на экране видео. Она видела свое живое отражение, и ей пришло в голову, что, будь у нее достаточно денег, этот курносый носик можно было чуть поправить… Пластические хирурги нынче дорого стоят…

Но прошла еще минута или две – она не следила за временем, и неожиданно для себя Маша вдруг поняла, что пора уходить. И даже не жаль прощаться с этим красивым крепким телом, с Андреем и всем, что их связывало. Если верить ощущениям, то скоро они встретятся. И не будет больше ни страха, ни переживаний, ни разлук. Они обретут покой и благоденствие…

Ей пора. Осмотревшись по сторонам, Маша посмотрела наверх. Потолка не было. Легкий ветерок коснулся ее щек, шевельнул волосы, и она медленно, словно вагон метро, двинулась туда, где отчетливо виднелось оконце, освещенное светом…

Но что-то заставило ее остановить свое движение и повернуть назад. Сделать это было невыносимо трудно. Где-то там, впереди, она слышала голос маленького Артура Малькова. «Ты любишь меня?» – спрашивала далекая Маша. «Я не знаю», – отвечал ей Артур. О боже, как ей хотелось поскорее подняться и увидеть и Артурку, ростом с метр, и себя, совсем крошечную, в хлопчатобумажных колготках с сандалиями из дерматина!

Но она подумала, что это может подождать. Перед ней в режиме онлайн проносились видения прожитого. И раздолбай первый муж с бутылкой в руке и мутным взглядом, и соседская кошка, которую она приютила у себя в двадцать лет после смерти хозяйки, и Андрей, прижимающий к окровавленным губам Артура чистый лист бумаги. Как она могла забыть!.. У Андрея тут есть еще дела!

И она, взметнувшись над столом и всем миром, понеслась наверх…

Она видела каждый день своей жизни, живого отца, торопящегося ей навстречу, мать, которая была почему-то равной с ней по возрасту, она видела торт, который ела на свой день рождения, – такой большой, с семью желтыми цыплятами… И самое измазанное кремом лицо за столом было, конечно, у Артура.

Но вдруг она почувствовала удар по сердцу. Он резанул ее как ножом. Маша никогда бы не подумала, что душа может испытывать боль, отделясь от тела.

И еще больше удивилась, когда почувствовала толчки на том месте, где должно быть сердце. Разве у души может быть сердце? У души может быть только душа…

И сердце остановилось. Его не может быть у души. Оно в теле.

– Сволочи! – хрипел Мартынов, пытаясь вырваться из сковавших его пут. – Оставьте ее в покое!..

– Что за кейс, Мартенсон, – сипел над самым его ухом Вайс, налегши на русского американца всем телом. – Что за кейс?! У тебя был кейс? Что в нем находилось?! Какой мост?! Какие змеи?!

Дословный перевод Томсона его явно не устраивал. Ему нужна была правда. Но добиться от русского ее было, кажется, невозможно.

– Ты не потерял память, сукин сын! Ты лжешь! За десять миллионов я сам бы косил под юродивого!.. Томсон! Давай сюда нашего лекаря!..

Мартынов обезумел. В горячечном бреду девушка была бы, наверное, менее откровенна, чем в своих ощущениях скорой смерти. Кетамин – страшная вещь в руках медика. Он умеет анестезировать, а может и остановить сердце. И сейчас он налитыми кровью глазами смотрел, как невозмутимый «лепила» шприцем вводит женщине стимулятор сердечной деятельности.

Она сказала: «Я люблю тебя». Она хочет, чтобы он пришел к ней хотя бы в смерти, чтобы им никогда более не пришлось расстаться…

Он готов был дать отрубить себе руку, чтобы вспомнить хотя бы минуту, проведенную рядом с этой женщиной. Но память, эта верная все годы память отказывалась работать на воспроизведение, схватывая, как мозг младенца, и навсегда запечатлевая только текущие события. Девять дней жизни вылетели в трубу, туда, куда едва не умчалась эта невероятной красоты женщина.

Она сказала: «Кейс». Он помнит его, он летел с ним в Россию. Не тот ли это кейс, что он видел… находясь в бору у ордынского вокзала, ожидая людей Холода? Он видел ее, плачущую и двигающуюся по дороге. Она ведет к реке. То есть – к мосту. И она бросила в воду кейс?

Он знал, что в нем лежит, потому что лично укладывал содержимое перед отлетом из Америки. Данные на Мальковых, банковские реквизиты, формуляры, бланки для дактокарт… Вайсу нужен счет, куда он якобы перевел деньги. Хотя почему – якобы? – он явно перевел, если французский банк перечислил, а деньги Малькольму не поступили.

Эх, знать бы, почему впервые в своей практике службы на Малькольма он, Андрей Мартынов, солгал и завладел чужими деньгами!

Когда женщина задышала и освобожденные от скотча губы ее широко раскрылись, набирая в переполненные углекислотой легкие воздух, Мартынов вздохнул и откинулся на стуле.