Календарь сообщал — оставалось девять дней. Предстояло преодолеть около трех тысяч километров и пересечь границы двух государств.

— Конечно да! — насколько уверен я был снаружи, настолько же смятен внутри. — Тут такое дело: я немного растерял толстовку с логотипом кругосветки, а без нее путешествовать негоже. Пожалуйста, закажи вторую такую же! Деньги я тебе переведу, а обращаться надо вот по этому адресу.

Я завершил разговор с Наташей и перевел деньги за новый свитшот. Проверка баланса карты выдала не самые обнадеживающие результаты: из полученных в Новосибирске пяти тысяч две двести было потрачено на толстовку, тысяча сто на билет до Иркутска и около полутора на угощения людей в Томске и Красноярске. На балансе оставалось двести рублей, из которых сто были оставлены для покупки торта Яне Павловне. Тем временем сама хозяйка отправилась на работу, строго-настрого наказав встретиться вечером на берегу Ангары.

В девять утра следующего дня весь снег, словно по омулевому велению куда-то исчез, а температура заметно поднялась до двух градусов. Я честно заплатил двенадцать рублей за место в углу восьмой маршрутки и заснул на пятьдесят минут дребезжаний по синякам, царапинам и побоям местных дорог. Мы виляли меж завешанных проводами синих остановок, трамвайных путей, то там то здесь путающихся под колесами, крестов церквей, спрятавшихся в еще зеленоватых рощах, и могучих колонн центральных зданий, виляли до самого начала Якутского тракта. Водитель, как было и все предыдущие разы, остановился раньше положенного места и начал высаживать пассажиров через переднюю дверь. Сзади засигналила следующая маршрутка, и наша стала проезжать вперед вместе с покидающими ее на ходу пассажирами. Так случалось каждый раз, на предыдущих и, позвольте предположить, следующих остановочных пунктах, поэтому я не стал исключением и, выпрыгнув с рюкзаком в открытую дверь, грохнулся в асфальтовую канаву.

Перечеркнутая надпись «Иркутск» молчаливо проследила за траекторией моего полета и осталась надзирать за дорогой. Я отряхнулся, осмотрел новый ботинок и поднял руку над трассой. Путь предстоял близкий — триста километров, часам к трем-четырем дня я планировал уже карабкаться на Шаманку.

Долго ли, коротко ли, остановилась машина с большим бурятом у руля.

— Вы ж на Байкал едете? — бросился надеждами я.

— Малыш, я на дачу еду, а коли тебе на Ольхон надо, то держи ухо востро. Сейчас мало кого туда нелегкая заносит, поэтому ты лучше билет на автобус купи, — высказался водитель и, только подхватив, высадил меня через двадцать километров у поворота.

Шоссе было ровным, и лес поначалу сопровождал его с обеих сторон, а потом с досадой уступил место полю. Ровный зеленый ковер застилал все живое вокруг, и лишь дорога да я имели право нарушать его спокойствие. Погода хмурилась от ежегодного удручения, мои брови — от ежедневной печали. Постояв на месте, я пошел по ходу движения машин, пиная камни на обочине. Единственное, что радовало и спасало в то мгновение — это мои подштанники. В Сибири их носят все мужики — я узнавал.

— Халоу, епта! — из остановившейся «Газели» высунулось золотозубое лицо мужика в камуфляжной, под окружающий пейзаж, куртке.

— День добрый! Я путь в сторону Ольхона держу!

— Михалыч, ты глянь, он по-русски говорит! Будем брать такого?

— А хер с ним, все равно встали. Пусть запрыгивает!

Я закинул рюкзак в багажник, а сам сел в кабину меж двух толстых дядек, каждый из которых держал расплескивающуюся литровую банку пива, периодически прикладываясь к ней губами.

— Мы думали, ты итальянец или грек, — улыбнулся мне во все двадцать три зуба водитель.

— Ага, вашего иностранного брата здесь много шастает. Но это летом, в сторону Хужира едут, а сейчас сезон совсем не туристический. И чего ты туда поперся? Ты, кстати, пиво-то будешь? — мужики резко опрокинули головы и, громко глотнув с эхом, выдали мне банки с обеих сторон.

— А или ты сразу к делу обычно переходишь? Что ж, это у нас тоже имеется, — зазлорадствовал водитель и, подруливая левой рукой, правой достал бутылку водки. — Мы сами ребята крепкие. У нас в фээсбэ все такие!

Золотозубый демонстративно распахнул удостоверение.

— Мы знаешь, как считаем? Безопасность соблюдай, но про себя не забывай! — подметил он и рассказал, как зарабатывает с товарищем на вырубке леса и транспортировке за границу.

— У вас Байкал поэтому горел в том месяце?

— Официальная версия — пожары. Но мы-то с тобой понимаем, что все в этом мире управляется чертовыми грязными бумажками! Уж очень это дело прибыльное. Лес живой стоит — никуда девать нельзя. А жженый проще вывезти. Так что в пожары я не особо верю — хотели б, сразу потушили!

— Ты, кстати, с нами пойдешь валить? — сделал солидное предложение Михалыч и старательно объяснил мне схему транспортировки. Я вежливо отказался, на что фээсбэшники чокнулись банками пива посреди кабины, и оно потекло по моим джинсам.

Несмотря на то что дорога была прямая, как наши речи, а кабина наполнялась весельями, ехали мы петливо и шатко. Спустя час я вышел у поворота на грунтовку, на которую сворачивали мои краткосрочные коллеги по пути, и в знак прощанья подкинул шапку в воздух, которую ветер немедля снес на метров пять. Дорога здесь убегала в бесконечную даль, будто свежий след от самолета, и конца ей не было, как не бывает конца у неба. Рядом стояла одинокая остановка, предназначенная, судя по пустому расписанию, для привала диких животных и еще более диких путников. Казалось, пространство по оси ординат сжалось раз в десять — я был вторым после остановки высоким объектом на много километров вокруг. Высь была слепа — бесцветные облака полностью засеяли ее. И только вереница далеких журавлей, густо отталкивающихся от воздуха крыльями, напоминала о том, что мир все же не статичен. Я упал в колкую траву и стал следить за траекторией птиц, пока они не превратились в одну крошечную точку. Было свежо и, несмотря на окружающую пустоту, наваристо.

Шавасана моя продолжалась около часа, пока на дороге у рюкзака не остановился «уазик». Я без лишних вопросов запрыгнул внутрь. Если у предыдущего спутника зубов было мало, зато они блестели, то у нынешнего водителя эти весьма полезные приспособления отсутствовали напрочь. Шепелявя губами и резиной по дороге, он провез меня аж на десять километров. Здесь из-за горизонта выглянули практически параллельные земле горы — заокольные, но существующие. Дальше я попал в тарахтящий ремонтный автобус, один из двух существовавших на всей трассе, с полностью пустым салоном внутри, но имевшим табурет, на который мы с рюкзаком и уселись. Выпрыгнув наружу, я прочитал название города: Усть-Ордынский. Ба, да за три часа мне удалось отъехать от Иркутска на целых семьдесят пять километров! Расстояние обещало стремительнейшим образом сокращаться.

Разделительная пунктирная полоса, словно подразнивая, уходила вперед, а я — нет. Прислонившись спиной к накренившемуся столбу, я сел на пустырь. На коленку взобрался толстый жук и, шевеля усами по джинсе, как швабрами по полу, бездумно полез вверх. Машины иногда жужжали где-то справа, но мне на них было наплевать. Через дорогу перебежала собака, осмотрелась и, тявкнув, подошла к куче грязи. Старательно обнюхав ее, она закопошилась, видимо, пытаясь что-то найти. Мне стало казаться, что я — это она. Зачем я копаюсь в таком дерьме? Почему нельзя жить нормальной жизнью? Где буду сегодня ночевать? Запах стабильности завтрашнего дня был забыт, словно его не существовало в природе. Фраза «Стандартные решения приводят к стандартным результатам, для получения выдающихся результатов и бла-бла-бла» для меня стала худшим пророчеством.