И вот ветки с камнями расступились, раскрывая нам дорогу на столб. Я вскрикнул и дернулся к нему. Несмотря на стремящуюся к нулю силу трения между подошвой кроссовки и проскальзывающей прямой поверхностью камня, я в пару махов оказался на самой верхушке горы. Это было потрясающе: в метре от меня камень обрывался, открывая под собой вид на широкую долину, заполненную желтыми, оранжевыми и зелеными оттенками. Все они ложились ровным покровом на холмы и виднелись на многие километры вдоль всевластной сибирской земли. Только спустя минуту созерцания стало понятно, что ветер здесь дул в два раза настойчивее, и потому снег летел практически параллельно горизонту. Местная осень заканчивалась здесь прямо на глазах, еле успев начаться.

Я помог вскарабкаться на столб Жене, и даже такой бывалой красноярке не удалось сдержать неподдельное «вау». Мы встали на край и уперлись взглядом в даль. Сибирь бурлила перед нами. Вокруг не было ни единого существа — все люди давно скатились вниз, а животные попрятались по убежищам. Летящий снег почесывал вершины деревьев, словно шерсть собаки. Кто-то накупил в художественном магазине все палитры цветов деревьев и выплеснул их перед нами. Мы застали природу в интимный момент ее жизни — осенние наряды собирались сменяться зимними, но даже несмотря на этот ритуал, природа будто сообщала нам: «Ладно уж, стойте». Ясное дело, было просто грешно не сфотографироваться на фоне всего этого дела голым. Я всучил Жене фотоаппарат, достал заготовленный еще в Москве российский флаг, залез на соседний ярус скалы и принялся стягивать с себя всю одежду. Моей спутнице оставалось только в недоумении устанавливать выдержку и настраивать экспозицию. Я сбросил с себя все, что мог, выкинул это на камень, обернулся в флаг и наступил на край скалы. Мы стояли друг перед другом голыми — Сибирь и я. Нам нечего было скрывать, и потому мы танцевали, как в последний раз. Меня укутывала российская символика, и я не мог различить — горячие чувства, расходящиеся внутри, кипели к этой стране, людям, природе, Земле или всему, что вытворялось вокруг. Оставалось только закричать на всю долину: «Ну, и красотаааа!»

Постояв, покумекав да продрогнув, я воротился за одеждой. Но моих джинсов, футболки, толстовки даже следа не простыло: в углублении скалы виновато стояли две кроссовки с втиснутыми в них носками, а поодаль лежала куртка. «Одежды нету! Украли!» — прокричал я Жене, на что она пожала плечами. Я метнулся на правую сторону камня, на левую, подошел к обрыву и посмотрел вниз — нигде не было ни намека на существование пропажи. Тогда я с холодного камня запрыгнул в кроссовки, обернулся флагом, залез наверх и нашел в рюкзаке накидку, взятую про запас. «Ветер не зря так наяривал! Пустил он по всем Красноярским столбам мое барахло!» — разводя руками, сообщил я разумеющиеся факты Жене. Мы спустились вниз и попытались найти вещи. Обходя деревья и всматриваясь вверх, я закричал: «Нашел! Вон моя футболка из Индии лежит!» — та застряла, повиснув на двух палках дерева, растущего вбок из скалы, метров на пятнадцать выше нашего уровня. Я стал карабкаться по скале вверх, но пальцы мои скользили по снегу, а брюхо по камням, и начиная метров с семи двигаться выше означало либо добраться до вершины, либо испытать боль. Я минут пятнадцать стоял на полпути к футболке, добираться до которой было не очень безопасно, и горевал об утрате.

— Я так поняла, самая большая вещь, которую ты не любишь в мире, — это смирение? — прокричала снизу Женя.

— Совершенно верно, — ответил я. — После пунктуальности, разумеется.

Все же решив, что лучше остаться без футболки, я спустился вниз. Несмотря на настойчивые объяснения того, почему мы должны подняться на еще один, более высокий, столб, аргументы Жени и мурашки на ногах были убедительнее. Мы побежали в чем были — кто в зимней куртке, кто во флаге — обратно вниз, мимо ухающих сов, грязеснежных жиж и лиственных концентраций, прямо к надписи «До центральных столбов 5 километров».

— Короче, коли ты и вправду в Монголию собрался, сюда тебе надо, — раскрыв старинную карту, трескавшуюся по швам, ткнул пальцем куда-то в небытие Костя. — С Иркутска по Култукскому тракту доедешь до самого Култука, а дальше на запад на Тункинский двинешь.

— Там еще Аршан есть, помнишь, мы ходили! — вставила свое веское Женя.

— Да! Но ты Аршан мимо обходи, тебе так далеко забираться не надо. Поворот на него миновал и пошел-пошел на Монды, а там и граница под боком. И вот ты на озере Хубсугул, а там лепота такая, что сам во все разберешься!

Мы сидели на полу и пили бурятский чай. Костя и Женя поскребли по сусекам и выдали мне запасную одежду, и мы принялись разглядывать карту и придумывать, как мне попасть в следующую страну.

— Ладно, допустим, до озера я доехал, а как оттуда в Улан-Батор телепортироваться?

— Вот тут, друг, начинается задачка посложнее. Как бы так сказать, в Монголии не лучшие в мире трассы. То есть дорога вроде есть, но ее вроде и нет. Нужно ехать примерно здесь, но можно и на метров десять левее. И пассажиропоток там не шибкий, так что за час может не проехать ни один монгол. Но дня за три-четыре на попутках до столицы доберешься точно!

— Мне быстрее надо. У меня ж на все про все сто дней.

— Ну что это за коза! То бишь, что за прикол? В такой обширной стране побываешь и так быстро проскочить думаешь?

— У меня сто дней всего, я и так в Томске был на шесть суток больше, чем положено. А Байкал можно вот тут обогнуть и от Улан-Удэ вниз поехать?

— Можно, но это более скучный и, возможно, более долгий путь.

Мы закрыли карту и принялись обсуждать харизматичность жителей Республики Тыва, а после разглядывать фотографии Курайских степей, Телецких озер, долин Чулышман и иных не поддающихся описанию красот Алтая.

Утром мне позвонили: «Будь на автовокзале в десять!» Я закинул фотоаппарат в рюкзак и прибыл к назначенному месту. Из автобуса спустилась Диана.

— Ты чего здесь делаешь?

— В гости приехала!

— К кому?

— К Красноярску! Пять лет у него не была.

Я готов был либо стукнуть ей в лоб, либо обнять, поэтому просто сплюнул в траву и, обогнув Диану, зашагал мимо бордюра. Она же заявила, что необходимо немедля починить «молнию» на моей распахнутой куртке, и мы пошли по подворотням, исследуя их на предмет наличия высококультурных заведений или хотя бы ателье. Так мы добрели до Виноградовского моста, где я вскарабкался на вант и приклеил на него очередную наклейку с зеленой планетой, которую облетал самолет. Затем мы перешли на остров и по камням спустились вниз, к седому заливу. Диана закричала:

— Боже, ты видишь, как это прекрасно!

— Конечно, но что именно?

— Вот это! — она указала открытой ладонью на реку. — Смотри, как аккуратненькая волна набегает на спокойную стоячую воду! Здесь есть два слоя: снизу зеленоватый кобальт со светло-фиолетовым клапраком, плюс серенький циролиум.