было ничего постоянного. И вопреки своей нетерпимости по поводу того, что он рассматривал как жадность, Наполеон всегда относился к матери с уважением. Он мог неистовствовать и задирать других, но в своих отношениях с Летицией был смиренным, как будто в глубине души он признавал свои достижения всего лишь ее заслугой.

По ее совету Наполеон простил Жерома, но даже Летиция не могла убедить его вновь допустить Люсьена в семейный круг, и поэтому она придерживала свой язык и сберегала большую часть денег из тех, которыми он засыпал ее. Придет время, когда Люсьен вынужден будет смириться на условиях, которые она предвидела с самого начала.

Плохо шли дела и у Луи, которому вскоре предстояло стать королем Голландии. Женитьба его оборачивалась катастрофой, а его упрямство — еще одним источником трений внутри семьи. Вскоре после коронации возникли и новые неприятности вокруг вопроса о преемственности, когда Наполеон послал за Луи и Гортензией и вновь заговорил об усыновлении их старшего сына Наполеона Шарля, которого он собирался сделать королем Италии. Луи рассматривал это предложение как личное оскорбление и заявлял, что ни при каких обстоятельствах не согласится с тем, чтобы его ребенок получил более высокий ранг, чем имеет он сам. Наполеон же, натолкнувшись на категорический отказ, раскричался на своего брата, называя его неблагодарным глупцом. Но упорство Луи оставалось непреклонным, и Наполеон, немного успокоившись, стал доказывать, что ребенок мог бы остаться во Франции, пока не достигнет совершеннолетия, а затем поддерживал бы два раздельных хозяйства, одно в Париже и одно в Милане. Все было напрасно. Луи был непоколебим, и Наполеон стал горько жаловаться, что ни братья, ни сестры не были готовы разделить огромное бремя, возложенное на него, бремя, которое было особенно тяжким из-за отсутствия у него собственного ребенка. Гортензия, присутствовавшая при этом бурном разговоре, ничего не сказала. «Что могла бы я сказать, — поясняла она позднее. — В конце концов, от подобных сцен всегда вынуждена была страдать моя бедная мама».

Каролине была найдена новая роль в дни укрепления власти, которые последовали за тройным триумфом под Аустерлицем, Йеной и Фридландом. Это была роль имперской сводни. Еще со времени защиты Наполеоном Жозефины во время коронации Каролина в попытках подорвать этот брак начала использовать более тонкую тактику. Она, Жозеф и Элиза исчерпали свои возможности в усилиях сокрушить Креолку путем распространения слухов и лжи, путем напоминаний Наполеону о расточительности Жозефины и ее неблагоразумных поступках в прошлом. Теперь же они намекали, что ему самому следует опровергнуть утверждение, будто именно он, а не его жена, несет ответственность за их бесплодный брак. Такое предположение, выдвинутое самой Жозефиной, казалось бы, имело под собой достаточные основания. Ведь Наполеон пока что не заполучил какого-нибудь незаконного ребенка, несмотря на длинный ряд любовниц, имевшихся у него за последние семь лет. Мадам Фуре, миловидная блондинка, с которой он был в любовной связи в Египте, также дала материал для подобных сомнений. Когда он пожаловался своим близким, что «маленькая глупышка не знала, как обрести ребенка», она немедленно воскликнула с негодованием: «Это не моя вина, говорю тебе это!» Затем была Грассини, знаменитая оперная певица, а после Грассини — трагическая актриса мадемуазель Жорж, но ни одна из них не зачала ребенка, и сам Наполеон, как стало известно, выражал сомнения по поводу своей половой полноценности. План Каролины сводился к тому, чтобы выставлять на обозрение брату красивых женщин, подобно рабыням на восточных рынках. Рано или поздно одна из них произведет на него глубокое впечатление, и, возможно, если повезет семье, принесет ему ребенка, чем убедит императора в бесполезности дальнейших связей с Жозефиной.

Ранней весной 1806 года план Каролины возымел успех. Среди ее прежних школьных подруг, обращавшихся к ней за помощью в создании семьи, была красивая брюнетка по имени Элеонор Ревель, урожденная Денуэль из Ла-Плень, дочь пользовавшихся дурной славой родителей, которые выдали ее замуж за какого-то проходимца, когда ей было семнадцать лет. Через несколько недель после свадьбы муж ее был арестован по обвинению в подлоге и заключен в тюрьму, а разбитая горем Элеонор, стоящая перед перспективой нищеты, попросила помощи у самой знаменитой ученицы мадам Кампань, теперь великой герцогини Берга и Клевеса. Каролина предложила этой девице незначительную должность, и, заметив ее красоту, не теряя времени, представила ее Наполеону. Связь их была исключительно короткой, так как Наполеон, без меры загруженный в других местах, почти сразу же устал от нее. Но в конечном счете ей удалось избавить его от опасений, которые тревожили его в течение ряда лет. Когда год подходил к концу и Наполеон, сокрушив Пруссию, вел наступление против царской армии под Варшавой, из Парижа прибыл курьер с сообщением, что Элеонор Ревель родила ему сына. В то время он был немногословен, но направил указание, чтобы мальчика отдали на попечение няни вместе с ребенком Каролины, Ахиллом. Каролина была в восторге и сообщила обо всем Мюрату (которого некоторые считали отцом ребенка). Но весьма сомнительно, чтобы красивый, мужественный сын содержателя гостиницы мог тогда задуматься об этом; он был слишком занят, обхаживая поляков и разъезжая по Варшаве в самой ослепительной форме, когда-либо виданной в этом городе. В то время Мюрат уже представлял себя королем, правителем освобожденной Польши.

В том же самом 1806 году, когда Великая армия билась с русскими в болотах Польши, парижское общество превзошло светские стандарты, установленные Марией Антуанеттой в заключительные годы прежнего режима. Революция закончилась, ее ограничения и вдохновленные порывы таяли в блеске титулов и светской пышности, и именно Каролина задавала тон в компании жен военных спекулянтов и политиканов, которые осаждали императорский двор. В течение всей той зимы в бальных залах Парижа ощущалась нехватка молодых людей, но накал развлечений среди жен, дочерей и сестер военных не ослабевал из-за отсутствия под рукой их мужчин. Проходили бесчисленные балы, праздники, фейерверки и музыкальные увеселения, куда вызывались профессиональные писатели и музыканты, чтобы поддержать затеи Каролины, Элизы, а иногда и Полины, которая время от времени принимала участие в этих потехах, но обычно уклонялась от них, ссылаясь на плохое здоровье.

Здоровье Полины было источником большого недоумения для ее друзей и родственников. Когда бы какое-либо событие ни потребовало административных усилий с ее стороны, она принималась говорить тихим голосом и болезненно улыбаться, как подлинный инвалид, и оставалась в стороне, пока все не решалось само собой. Будучи всегда самой любимой из сестер, она проявляла минимум ревности, и даже женщины отдавали ей должное за привлекательность и терпеливый характер. Тот образ