что-то мало слышно о вкладах в подобные развлечения Полины, за исключением разве что того случая, когда она помогала Каролине поставить праздник в честь дня рождения Жозефины. Полина предложила разыграть пьесу «Севильский цирюльник», в то время как Каролина предпочитала трагедию. Некоторое время ни одна из сестер не шла на уступки, но затем был найден компромисс и поставлена комедия, в которой обеим сестрам отводились ведущие роли. Это происходило в то самое время, когда Полина, обожавшая позировать в качестве модели для художников и скульпторов, была воспроизведена в мраморе известным ваятелем Канова. Тот случай предоставил ей возможность сделать замечание, ставшее знаменитым. Когда шокированные друзья увидели завершенную работу и спросили Полину, не было ли ей «неудобно позировать почти голой перед таким гением, как Канова», она ответила: «О нет, ведь в комнате горел огонь!» Никакие другие замечания не раскрывают в большей мере характер Полины, о котором кто-то сказал, услышав, что ей во владение была предоставлена территория Гуасталлы: «Она несомненно мала, но даже родинка на подбородке слишком велика, чтобы ею могла править принцесса Боргезе!»

Взаимоотношения между легковозбудимой дочерью Жозефины и Луи продолжали ухудшаться, и возведение Луи на трон Голландии ни в коей мере не улучшило их. Луи уклонялся от того, чтобы носить марионеточную корону, а его жене была ненавистна перспектива замены общества ее матери на уединенный образ жизни среди нелюдимых голландцев.

Голландия катастрофически пострадала во время длительной войны с Англией. Ее морская торговля пришла в упадок, а порты были закрыты континентальной блокадой. К тому же берлинский декрет Наполеона, запрещавший любой стране, входящей в сферу интересов Франции, торговать с Англией, разрушил ее внутреннюю экономику. Высшая власть в Голландии была передана лично Великому наместнику, но наиболее могущественным лицом в стране был адмирал Верюэль, патриот, который понимал безрассудство попыток добиться поражения могущественного соседа Голландии. В угаре перекройки карт, который последовал за Аустерлицем, Наполеон принял решение положить конец номинальной независимости Голландии и в марте 1806 года писал Талейрану: «Я видел адмирала Верюэля… Голландия оказалась без исполнительной власти, а должна иметь ее… Я отдам власть Луи. Вместо Великого наместника она обретет короля!»

Луи проявил даже меньший интерес к трону, чем к супружеству. Но он был достаточно реалистичен, чтобы понять, что отказ будет означать ссылку и что Наполеону не составит труда найти ему замену. Он занял определенную позицию и заручился обещанием, что независимость Голландии будет гарантирована. С таким, не имевшим никакой цены зароком в кармане он и Гортензия направились в Голландию 12 июня 1806 года.

В Роттердаме Гортензия попала в исключительно неприятную ситуацию. Толпа граждан, не имевшая никакой другой мысли, кроме проведения теплой встречи королевской четы, вывела лошадей из их упряжки и на руках поволокла королевскую карету по улицам, заполненным горожанами, проявлявшими бурный восторг. Для молодой женщины, чьи самые запоминающиеся годы были проведены в Париже во время Террора, суматоха такого рода показалась прелюдией к перевороту, схожему с тем, который закончился казнью ее отца и освобождением в последнюю минуту от гильотины ее матери. От испуга она почти впала в истерику. «Эта бурная радость, — писала она впоследствии, — столь сходная с яростью, заставила меня оцепенеть от страха, и я сказала моему мужу: „Вот так встречали Марию Антуанетту во Франции. Такой же пыл они проявили позднее, принося ее в жертву“. Это был неподходящий момент, чтобы предаваться таким грустным воспоминаниям, но рассудок мой был затуманен».

Состояние рассудка Гортензии было хорошим барометром. Ее пребыванию в Голландии предстояло оказаться самым несчастливым периодом в ее почти безрадостной жизни. Луи, несмотря на плохие предзнаменования, начал свое правление с наилучшими намерениями. Он предпринял несколько честных и старательных попыток действовать с воображением и эффективностью. Но с первых же часов правления его достигал голос брата — из Парижа, Варшавы или Берлина, и сложные инструкции, приправленные запретами и взрывами возмущения, почти ежедневно поступали в Гаагу. Попытки Луи завоевать расположение голландцев с помощью создания института местных судебных исполнителей и организации правопорядка для дворян по типу Почетного легиона были восприняты с неудовольствием и запрещены еще до того, как получили огласку. Менее чем через год после прибытия Луи в Голландию Наполеон писал ему из Остероде: «Мне говорят, что ты восстановил для дворян в своих автономиях их титулы и привилегии. Возможно ли, что ты был настолько близорук, чтобы не видеть, каким пагубным мог бы оказаться такой шаг для тебя самого, для Франции и для меня? Ты настолько добр, что отрекаешься от французского трона. Человек… который лишил нацию результатов пятнадцатилетней борьбы, тяжелого труда и крупных свершений, был бы недостоин своего положения. Это не может продолжаться. Мой посол имеет инструкции информировать тебя, что, если ты не готов отказаться от подобных мер, он имеет приказ покинуть Голландию, и я разделаюсь с тобой!»

Луи ничем не мог удовлетворить своего брата, и проявления имперского неудовольствия сопровождали большинство из его самых обычных действий. В январе 1807 года, когда он правил Голландией уже в течение нескольких месяцев, в Лейдене случилась национальная катастрофа. Там на канале взорвалось несколько барж, загруженных взрывчатыми веществами, что вызвало многочисленные жертвы и разрушение восьмисот домов. Луи, расстроенный ужасным состоянием горожан, организовал общественные сборы и проехал по всей стране, собирая средства, но по каким-то причинам Наполеон усмотрел в этом доброжелательном поступке ущерб для королевского достоинства, и последовали новые едкие письма, повергшие Луи в отчаяние. Возникли и еще большие неприятности с неудачной попыткой Луи распределить поставки неизбежной квоты солдат для Великой армии. Когда сильно расстроенный король написал письмо, отмечая, что он уже выделил почти половину от общего числа требуемых людей, Наполеон подверг сомнению такую цифру и резко пожаловался на качество голландских новобранцев, которые прибыли к нему.

Так это и продолжалось: почти бесконечный обмен обвинениями и извинениями, подобный нити, сшивающей крой имперской политики для Голландии. Подвергалось осуждению и поведение Луи в отношении его жены. «Ты обращаешься со своей женой, будто командуешь полком, — писал Наполеон на этот раз из Польши, где он жил со своей польской любовницей Марией Валевской. — Позволь ей танцевать столько, сколько ей нравится. Это соответствует ее возрасту. У меня вот жена, которой сорок лет (Жозефине в то время было сорок четыре года), и с поля боя я рекомендую ей ходить на балы, а ты хочешь, чтобы молодая женщина двадцати лет жила в заточении или, подобно нянюшке, постоянно омывала детей!.. Сделай же счастливой мать твоих детей… тебе следовало бы иметь жену наподобие некоторых