одиночества? — иеромонах сделал паузу и облизал пересохшие губы, — Вера в Бога не избавляет от физической смерти, не избавляет от физических мучений. Но присутствие Бога в вашей жизни дает вам силы и любовь. Она даёт связь со своей душой, она даёт счастье, спокойствие, почву под ногами. Связь с вечным, любящим тебя Богом обретается любовью и служением ему.

Слушающий разозлился и вышел, не дослушав. Иеромонах грустно посмотрел ему вслед, беззвучно прочитал молитву и перекрестил его.

Когда толпа разошлась, батюшка увидел Беловодова и радостно улыбнулся ему. Алексей Иванович поприветствовал иеромонаха и попросил его благословения.

Страхов недоуменно наблюдал за странной процедурой.

— А вы во что веруете? — обратился к Страхову батюшка, когда благословил Алексея Ивановича.

— Ой, нет, — машинально замахал руками Страхов, отступая назад, — Я не нуждаюсь в вере и в Боге. Я только ищу веру, в которую можно посвятить своего будущего ребенка.

Иеромонах едва улыбнулся, обменялся с Беловодовым взглядами, покачал головой, подошел к иконе, взял горящую свечу и стал зажигать от нее другие свечи.

— Но вот ты ходишь, выбираешь лучшего Бога для сына, разглядываешь учения словно сыр на прилавке, прицениваешься. Что руководит тобой в момент этой покупки? Когда ты выбираешь диван, желание проверить его качество похвально, но Бог — не диван, и тебе не лежать на нем нужно.

— То есть нельзя изучать разные конфессии?

— И снова оно, — добродушно улыбаясь, проговорил иеромонах, — Дело в причине. Не лги храму, тогда храм не будет лгать тебе.

Больше иеромонах не сказал ни слова, а Страхов не задал ни одного вопроса. Батюшка зажег все свечи и, откланявшись, удалился. Страхов, взволнованный и ошеломленный, вышел из церкви и молча дошел до машины.

— Как я могу верить в то, чего очевидно нет? — отчаянно воскликнул он, виновато глядя на своего крестного.

— Вера в Бога, в людей, в лучшее в них и в мире — это, с одной стороны, очень хрупкая вещь, с другой стороны, самая прочная, единственное, на что можно опереться в любой жизненной ситуации. Каждый день вера сталкивается с наблюдениями ума, наукой и простыми «очевидными» вещами. Однако, то, что видно, то, что является очевидным, не всегда совпадает с истинной. Жизнь полна страданий, мучительным поисков, боли и разочарований, но всё это стоит того, чтобы вернуться к Богу.

Страхов выслушал крестного и, заведя машину, спросил:

— Дядя Леша, как в вас уживается вера и ответственность? Разве вам не кажется, что действовать бессмысленно, если все решает Бог?

— Моя ответственность в том, как я веду себя по отношению к себе самому. Лгу ли я себе, уважаю ли я свою природу, не действую ли я из ложного Эго? В том, как я веду себя по отношению к другим близким мне людям: не вру ли я им, чтобы потешить своё эго и их? В том, как я отношусь к стране, в которой я живу, как я отношусь ко всему миру. Любить абстрактного человека и абстрактное человечество очень просто. Гораздо сложнее любить ближних и любить любовью деятельной, а не мечтательной.

— С детства я думал, что стану таким человеком, который сможет спасать людей, помогать им тогда, когда уже никто не может помочь. И до этой недели я искренне считал, что приношу пользу, но сейчас я в этом совсем не уверен, — проговорил Страхов, крепко сжимая руль.

— Великой цели надо соответствовать. Это значит, что нужно понимать, готовы ли мы менять себя так сильно, как этого потребует высокая цель.

Страхов пытался понять и осознать смысл сказанных крестным слов, но не мог. В его голове роилось слишком много мыслей, конфликтующих друг с другом, и место для еще одной он никак не сумел бы найти. Он отвез Алексея Ивановича домой, зашел к матери и привез ей еще один букет цветов, чувствуя себя неловко после вчерашнего поведения и вернулся в машину. Перед его глазами стояло самое тяжелое воспоминание об Измайлове.

После окончания университета Женя вернулся в Смоленск и первый месяц работы в адвокатском бюро жил в квартире с Вовой, чтобы запастись сбережениями на собственное жилье. В один из зимних вечеров, возвращаясь домой, он заметил фигуру на крыше. Он заподозрил неладное и быстрее поднялся в квартиру и осмотрел каждую комнату — Вовы нигде не было. Он бросил рюкзак около двери и, оставив дверь на распашку, побежал на крышу. Поднявшись по узкой железной лестнице и открыв люк, он оказался на плоской крыше, на которой тонким слоем лежал несчищенный лед. Почти на самом краю крыши, подмяв под себя ноги, сидел Вова.

— Что ты делаешь? — с притворным спокойствием произнес Страхов.

— Ничего, — вздохнул Измайлов.

— А зачем ты тут сидишь?

Вова встал и подошел к самому краю. У Страхова застучало в висках, он стал медленно приближаться к другу.

— Хочу проверить, могу ли я спрыгнуть, — задумчиво произнес он, — Ты меня теперь отправишь в психушку, — с безумной ухмылкой проговорил Вова.

— Нет, я никуда тебя не отправлю, — пообещал Страхов, подойдя ближе.

— Ты думаешь, что я еще достоин жизни? — спросил Измайлов, и в глазах его блеснула слеза.

— Не вижу причин твоей смерти, — стараясь скрыть ужас, говорил Женя.

— Не видишь? — загоготал Вова и бросил под ноги другу пакет с таблетками.

— Это ведь поправимо, — произнес Страхов.

— А если я не хочу это поправлять?

— Тогда что ты тут делаешь?

Измайлов пожал плечами и сел, свесив ноги с крыши.

— Символично, да? — оскалившись, спросил он.

— Нет, — гневно отрезал Женя, — Прыгай или не прыгай — мне все равно. Только решай быстрее, я устал и хочу спать, был тяжелый рабочий день.

Измайлов загоготал.

— Реверсивная психология. Ладно, пошли, — согласился он, — Там в морозилке должны быть котлеты. После такой прогулки я не на шутку проголодался.

Они спустились в квартиру, Женя запер крышу и спрятал ключи.

— А знаешь, — остановившись, проговорил Измайлов, — если ты меня спас, значит, ты теперь отвечаешь за меня.

Теперь, спустя многие года, эта фраза не покидала Страхова, она преследовала его по пятам и, что бы он ни