Мира стала в уме переводить Цельсии в Фаренгейты и на время замолчала. В эту паузу я рассказала, что Россия большая, почти как Америка, что климат везде разный и что у нас холодная зима и теплое лето.

— И летом совсем не идет снег? — с подозрением уточнила мамаша.

Я добавила, что лето у нас самое обычное — конечно, не такое, как во Флориде, но теплое и можно купаться в море или в речке. Они кивали, но как будто не верили.

— Да не распинайся ты, не поверят, — подтверждая мои мысли, сказала по-русски Мира. — Никто не верит.

Я не узнала, поверили они мне или нет, но поинтересовалась, откуда они приехали (Гамбург, Арканзас) и кем работают (официантка и механик).

— Мой Джон на хорошем счету в своей мастерской, — сказала женщина, потрепав мужа по обгоревшему загривку.

«Вот, обычная семья, — подумала я. — Не то что у меня».

Я нашла в рюкзаке помятый блокнот и карандаш и набросала их, пока видела натуру, схематично, чтобы потом этот скетч пробудил цвета, запахи, горячий ветер и влажный воздух, мать, отца и дочь, которые приехали из Арканзаса. Может быть, позже на рисунке они переплетутся со мной, столкнутся, совьются линии, побегут вперед, а может, уткнутся в песок и останутся здесь навсегда, на пляже Санни-Айлс. Девочка поинтересовалась, что я там рисую, и я показала ей. Она обрадовалась и попросила подарить ей набросок, и я, конечно, отдала. Не без сожаления, но так было лучше.

Мира украдкой наблюдала за мной, и я не понимала ее теперешнюю эмоцию. То ли я не могла почувствовать ее, то ли она зачем-то тщательно скрывалась. Меня окончательно разморило, хоть мы и сидели в тени. Хотелось снять джинсы, скинуть футболку и прыгнуть в эту сине-зеленую воду, в ее многообещающую прохладу, которая смоет мысли о том, что со мной что-то не так, причем с самого-самого начала. Я свернулась на лежаке в позе эмбриона, обнимая себя руками, и почувствовала, как от ступней по ногам опять поднимается противный холод. Повернулась на другой бок, и холод отступил, вернулся в пятки и притаился там. Пока я ворочалась, Мира бросила на меня несколько тревожных взглядов. Она поняла, что меня не дождаться, и стала искать билеты сама — я видела на экране ее ноутбука несколько окошек поисковиков авиабилетов и Google Maps.

На пляж упала тень, и все цвета мгновенно потухли, море перестало сверкать. Я приподнялась на шезлонге. Ветер тоже стих, не трогал меня своим влажным дыханием. На пляже похолодало. Не вдруг, а постепенно температура снижалась градус за градусом. Я повернулась к Мире, но она сидела как прежде, словно ничего не происходило. Оглядевшись, я поняла, что никто ничего не замечает. В этот момент время замедлилось, воздух стал вязким, я попыталась поднять руку и поняла, что двигаюсь очень медленно, словно картинку поставили на покадровую промотку.

У стойки с полотенцами стояли двое мужчин. Ничем не примечательных, кроме этой своей неприметности на фоне разношерстной пляжной публики. С одинаковыми волосами и стрижками, одного роста и телосложения. Лицом похожие друг на друга, как клоны агента Смита[13] в «Матрице»: лицо вроде есть, но вроде и нет — ни за что не опишешь. Рубашки у них тоже были одинаковые, но разных оттенков серого, старомодные, свободные, с широкой талией. Песочного цвета шорты, сандалии и носки. Один из мужчин что-то показывал на экране своего телефона администратору пляжа, и я мгновенно поняла, почему у этих двоих свободные рубашки и что они под ними прячут. Администратор бесконечно долгие мгновения смотрел в телефон, а потом поднял глаза на меня. Я хотела крикнуть Мире, что нам надо бежать, хотела схватить ее и потянуть за собой, но губы еле шевелились, и, пока я пыталась крикнуть или дотронуться до плеча Миры, мужчины медленно повернулись и направились к нам. Они мгновенно преодолели несколько метров между шезлонгами, один из них схватил меня за плечо, и вязкая реальность рассыпалась, ледяная завеса упала. Вернулась жара, звуки, запахи и боль в плече, за которое меня схватили.

Я дернулась, пытаясь освободиться, и он сжал плечо сильнее, так, что я вскрикнула. Я изо всех сил выкручивалась и лягнула его по ноге. Получилось не очень — кроссовки я сняла, а голой пяткой было не больно. Второй мужчина уже схватил Миру за руку и тянул ее с шезлонга. Она заверещала — высоко и пронзительно, у меня даже зазвенело в ушах. А через секунду я поняла, зачем она это сделала. На нас уставился весь пляж — люди поднимались с лежаков, выходили из воды, смотрели, как двое агентов Смитов волокут с пляжа двух девушек.

— Отстаньте! — вопила Мира по-русски.

Мы не слишком сопротивлялись — знали, что может дойти и до стрельбы, как позавчера в галерее. Но тут произошел неожиданный поворот в сюжете. Джон и бомбическая мамаша, сидевшие до того на своих полотенцах на песке, подскочили, проявив невиданную для толстяков прыть, и в несколько прыжков оказались возле нас. Мой агент при виде несущейся на него туши ослабил хватку, и мне удалось вырваться, а через секунду пятерня Bomb Mommy врезалась ему в щеку, и он, мотнув подбородком в небо, в падении развернулся на сто восемьдесят градусов и приземлился на песок. Мамаша (а весом она была, наверно, в тонну) шагнула к нему, поставила ногу ему на спину и слегка придавила, отчего безликий захрипел.

— Убегайте, — крикнула она мне в лицо, — давайте, чего стоите? Мы их задержим!

Я посмотрела на Миру — она тоже была свободна. Джон одной рукой мотал второго Смита из стороны в сторону, и его голова болталась, как у тряпичной куклы. Я ринулась к нашим шезлонгам.

— Стой! С ума сошла? — крикнула Мира мне вслед.

Но я хватала наши вещи и рассовывала их по рюкзакам — без них мы не смогли бы двигаться дальше.

Мира перехватила свой рюкзак, подняла с песка мой телефон. Я сгребла в охапку нашу одежду и обувь, и мы промчались мимо бомбического семейства, которое все еще удерживало обоих агентов.

Мы бежали к бульвару, и песок обжигал босые ноги.

— Спасибо! — крикнула я, оборачиваясь на ходу.

Джон повернулся и кивнул мне, как бы отвечая: «Нет проблем».

Мы остановились под крышей с раздевалками и туалетами, натянули кроссовки и снова бросились бежать.

— Боже, я не знаю, что делать, — отчаянно сказала Мира. У нее кривилось лицо, как у ребенка, готового разреветься.

Не может быть! Она всегда знала, что и как именно делать. Но я с удивлением заметила, что ее паника не расшатала меня, а, наоборот, успокоила.

— Надо добраться до Рима. Там будет папа. Он поможет, — ответила я, задыхаясь, и перешла на шаг. — Все, не бежим. Надо быть незаметными.

Теперь мы шли быстрым шагом, углубляясь в квартал с кондоминиумами, дальше от моря, в обычный жилой район, где прогуливались старички и мамы с колясками.

— Стой! Есть идея, — сказала я.

— Не могу. Хочу убежать, — проскрипела в ответ Мира, и я посмотрела на нее и увидела, что она боится, очень боится, и ее страх снова придал мне уверенности.