Тут и там снова сияли огни городков и трассы — видимо, часть пути мы все же проделали над заливом. И вот впереди выросли высотки Майами в ночной подсветке. Я знаю, как они выглядят, потому что в отелях и ресторанах часто вижу рекламные буклеты Флориды. Всегда любила их листать: дневной и ночной Майами, Орландо и Диснейленд. Все мои новые знакомые американцы, даже не из самых богатых семей, в детстве бывали в Диснейленде.

Когда мы подлетели к городу, в наушниках снова раздался голос нашего невидимого помощника:

— Девушки, добро пожаловать в Майами! Через двадцать минут мы совершим посадку неподалеку от пляжа Санни-Айлс-Бич, — задорно заговорил он, подражая речи пилотов самолета. — Погода в Майами безветренная, температура — 66 градусов по Фаренгейту[12].

Местное время — семь часов двадцать семь минут. Пристегните ремни безопасности, и… поехали!

Вертолет пролетел мимо города по дуге и устремился к океану. Я вцепилась в подлокотники, опасаясь, что система удаленного управления даст сбой, и старалась думать о том, что нам нужно бежать сразу по приземлении. Вертолет летел вдоль линии пляжа мимо высоток, стоящих в ряд стеной, как гигантские кости домино на коротком ребре. Но вот линия пляжа и небоскребов прервалась, уткнулась в строения, напоминающие многоэтажные парковки и склады. Прямо в начале их рядов виднелась площадка с буквой Н. Над ней и завис наш вертолет, а потом стал осторожно снижаться. Я огляделась. Высотки-домино оказались отелями, с собственными кусками пляжа, одинаковыми зонтиками и лежаками. Они, и отели, и пляжи, были ярко освещены, весь берег хорошо просматривался. Вертолетная площадка тоже была подсвечена мощными прожекторами, и, конечно, хорошо был виден наш вертолет.

— Для полной незаметности не хватает фейерверков и репортеров, — заметила Мира.

— И красной дорожки, — поддержала я.

— Что-то не так? — спросил Камадзи. Я совсем забыла, что он тут, с нами, и слышит наш разговор.

— Вертолет очень видно, — ответила Мира.

— Я и забыл, что эта часть города хорошо освещена.

Он помолчал, и я прямо-таки слышала, как сосредоточенно скрипят его мозги, пока садится вертолет. И вот полозья мягко коснулись земли, а лопасти зажужжали, затормаживаясь.

— Через десять секунд я разблокирую двери, и тогда бегите. Как можно скорее.

Пока Камадзи отсчитывал от десяти до нуля, я торопливо закинула рюкзак за плечи. Мира спешно упаковывала свой ноутбук.

— Три, два, один, — произнес наш проводник, и мы одновременно щелкнули застежками ремней безопасности. Дверь в салон открылась. В вертолет ворвался влажный соленый морской воздух. — Надеюсь, вам понравилось летать авиалиниями Банка Четырех! Также выражаю надежду, что не сяду в тюрьму за незаконные полеты и укрывательство, — сокрушался нам в спину Камадзи, когда мы уже бежали к выходу.

Скорее туда, где не светят фонари! Перед тем как спуститься по лестнице, я оглянулась. Лопасти вертолета перестали вращаться. Он застыл под ярким светом от отелей, словно не приземлился только что, а стоял тут всегда.

Мы быстро перебежали нежилой квартал и вышли на безлюдный бульвар с мигающими оранжевым светом светофорами. По обе его стороны росли пальмы. Мира зашагала вперед.

— Черт, снова не спросила, как его зовут, — с сожалением сказала я.

— Спросишь как-нибудь в другой раз. Если выживешь в этом сезоне, — успокоила Мира.

— Очень смешно!!!

— Пойдем, — сухо ответила она и устремилась дальше от вертолета.

Мира стала еще более холодной, чем в детстве. Речь без интонаций, будто зачитывает незнакомый текст с листа. Наверное, в расслабленной обстановке может шутить с непроницаемым лицом, отчего эффект шутки усиливается.

Постоянно оглядываясь, мы шли минут десять. Но не увидели никаких преследователей, вообще ничего подозрительного. Город еще спал. По безлюдным улицам изредка проезжали автомобили. Игуаны тусили парами-тройками у фонарей на въездах в отели и жилые комплексы, которые тянулись неизвестно на сколько еще километров. Позже я сообразила, что вся береговая линия, должно быть, заставлена, как стеной, этими высотками.

Понемногу мы расслабились, и я, оглядываясь, даже подбежала к круглому фонарю и сфотографировала живописную группу из четырех зеленых игуан, несущих вахту у фонаря близ въезда на подземную парковку. Игуаны покосились на меня, но с места не сдвинулись. Я протянула им руку.

— Идем скорее, — зашипела Мира у меня за спиной.

Мы двинулись дальше. Нужно было найти место, чтобы прочитать сообщение от папы, если, конечно, он что-то написал. Не рискуя расположиться прямо на тротуаре или на лужайках, мы шли вперед в надежде отыскать круглосуточный ресторанчик. Вероятнее всего было бы наткнуться на фастфуд — «Макдональдс» или «Бургер Кинг», но пока ничего не попадалось. Мы шагали по ухоженному, дорогому кварталу. На безупречно подстриженных лужайках росли безупречно подстриженные кусты. Женщины с идеальными зубами улыбались с рекламы местной идеальной недвижимости: пять спален, вид на океан, апартаменты полностью меблированы и готовы к въезду! Детские площадки в сдержанной цветовой гамме, без кричащих тонов, огорожены мягкой сеткой.

— Вот оно! — воскликнула Мира, отрывая меня от созерцания.

Она потянула меня в сторону, и я увидела, как органично среди этих идеальных пальм, чистоты и респектабельности, между салоном обуви ручной работы и экомаркетом втиснулось бистро «Южный цыпленок». Выглядело оно в лучших традициях бедных кварталов: обшарпанная вывеска, крошечный зал с несколькими стульями, стены, оклеенные фотографиями блюд. Мы вошли внутрь, смели с единственного стола салфетки и куриные кости, закрыли дверь, чтобы нас не было видно с улицы, и разложили свои гаджеты. Тут были розетки, я прицепила на зарядку телефон, включила его и, пока на экране светилось яблоко, осмотрела бистро. Фотографии жареной курицы и картошки фри, стеклянный прилавок, на котором горой навалена жареная курятина в панировке. Она прямо-таки истекала жиром, но от ее вида и запаха в животе заурчало, а рот наполнился слюной. Мира тоже сглотнула, поворачивая голову к еде.

Когда телефон загрузился, он долго искал сотовую связь, и я психовала, не зная, могут ли меня отследить без нее или нет. Наконец он подсоединился к тому же оператору, что был у меня в Калифорнии. Я зашла в облачный документ. На этот раз папа написал полностью: «Адрес в Риме. Вылетаю первым рейсом. Папа».

— Он в Риме, — сказала я Мире. — Надо будет снова лететь.

— В Рим так в Рим, — пожала она плечами. — У тебя виза есть?

— Не нужна с американским паспортом, — ответила я.

Прежде чем отключиться, я стерла папино сообщение и заменила его коротким «ок», надеясь, что папа поймет, что это значит: «Я прочитала твое сообщение. С нами все в порядке». Я закрыла документ и зависла над иконками на экране. Меня накрыло сильнейшее желание рассказать кому-нибудь о том, что произошло, и о том, что я не могу понять свои чувства по этому поводу. В этом спокойном безлюдном бистро меня впервые охватил самый настоящий страх, он поднимался снизу, и я немела, стряхивала его с ног, но он никуда не уходил.