— Не дрыгай ногами, провода заденешь, — сказала Мира своим ровным невыразительным голосом, не поднимая на меня головы.

Я в бешенстве посмотрела на нее, желая придушить ее этими самыми проводами, но она не заметила этого. Должно быть, я выглядела обычно, как всегда. Скрывать чувства и мысли — моя суперспособность. «Если приглядеться, в этом можно найти много плюсов», — говорила мой последний психолог, одобрительно кивая головой, отчего мое настроение приподнималось. «Но минусов тоже достаточно», — тут же добавляла она, и моя радость возвращалась к обычной отметке.

Онемение ушло, но желание поговорить никуда не делось. Мне хотелось уткнуться в чье-нибудь плечо и поплакать. Мира не подходила на роль понимающей слушательницы. И тогда я нашла WhatsApp, промотала вниз, нашла нужный чат и открыла его. Последнее сообщение было в ноябре прошлого года от Насти: «вернемся — пришлю видос. клево получилось!» Видос она не прислала. А я не напомнила. Хотя раньше я отправляла бы им фотки всего: сборов, переезда, пустого нового дома, груды неразобранных вещей. Но в ноябре окончательно оборвалась невидимая нить, которая связывала меня с прежним домом. И с близнецами. Мама говорила, что это успешное окончание адаптации и полная интеграция в новый, непривычный социум. Но, попросту говоря, я не писала своим друзьям детства пять месяцев. Ни слова. Ни строчки. Самое ужасное — иногда я хотела, но не знала зачем.

Из кухни бистро раздался грохот. Почесываясь и зевая, оттуда вышел ночной кассир. Он не слышал нас, поэтому, увидев, встрепенулся и потянулся за фартуком, висевшим на стене. Я снова посмотрела на замерший чат. Написать хотелось только близнецам — я знала, что они не испугаются и не удивятся. Но вываливать на них то, что я искусственный ребенок, мне показалось неудобным, поэтому, подумав несколько секунд, я написала: «Привет. На связи?» И отключила телефон, боясь, что никто из них не ответит.

— Леди, у нас тут не «Старбакс». Нужно что-нибудь заказать, — сказал кассир с сильным испанским акцентом.

Мира не повернула головы в его сторону — она усиленно строчила на своем ноуте. Я заказала два «Комбо-1»: жареная курица, картошка фри и кола «Зеро». Кассир, бывший одновременно и поваром, ушел на кухню, и оттуда донеслось жужжание включенной вытяжки и чуть позже — шипение масла. Через несколько минут он вышел из кухни с двумя наполненными картошкой бумажными пакетами, каждый примерно с мою голову, и вручил их мне. Пока я неловко держала обжигающие промасленные пакеты, ища место, куда их можно пристроить, ведь наш стол был занят ноутбуком и телефонами, кассир достал из-под прилавка большую картонную коробку и стал закидывать в нее куски курицы.

Мира наконец обратила внимание на движуху, захлопнула ноутбук, сдвинула в сторону электронику, и я немедленно бросила на стол пакеты, и картошка рассыпалась по нему. Кассир протянул мне коробку с курицей, размером напоминающую скорее коробку из-под торта, и стукнул о прилавок двумя баночками газировки. Газировка оказалась теплой. Как только Мира потянула за кольцо, она вырвалась на свободу и обрызгала ее и еду на столе. Мира поставила баночку и облизала залитую руку.

— Фу, Мира, тут же грязно! — в ужасе воскликнула я.

— Ты, наверное, в Индии не была? — ответила она, всасывая газировку с рукава куртки.

Картошка промаслилась так, что из нее впору было отжимать жир. Но оказалась вкусной, и курица — тоже.

С голодухи я съела половину своей картошки и несколько кусков курицы, перед этим счистив с нее панировку, тоже донельзя промасленную. Оказалось, мы обе проголодались, а наевшись, я почувствовала, как меня нестерпимо клонит в сон.

За окном светало. Нарастал шум машин. За оклеенным стеклом бистро мелькали тени. Дверь открылась, и в забегаловку вошли двое мужчин. Пока один делал заказ, второй с интересом осматривал нас. На них были заляпанные яркими красками футболки и такие же штаны, которые от краски уже не сгибались и, казалось, гремели от каждого движения. Они говорили на испанском, как и повар-кассир.

— Надо убираться отсюда. Сейчас набежит толпа работяг позавтракать, — сказала Мира и стала собирать вещи.

Я поразилась, как точно она, не живя в США постоянно, угадала, что именно сейчас произойдет. На сколько я могла наблюдать в разных городах, это действительно было местным обычаем — пойти позавтракать в шесть часов картошкой и жареной курицей, а то, что останется, — съесть в обед.

— Куда убираться? Сразу в аэропорт?

— Чтоб я знала. Если этим ребятам известно, что мы прилетели сюда, нас уже, скорее всего, ждут в аэропорту, — ответила она.

— Если они знают, что мы тут, мы даже до аэропорта не доедем, — сказала я.

— Ну да, точно. Хотя странно, что они не нашли нас до сих пор, если знают.

— Значит ли это… — начала я.

— Что они не знают?

Мы собрали вещи и, машинально продолжая вытирать промасленные до костей пальцы, вышли из бистро. Но затормозили.

— Надо посмотреть билеты, — сказала Мира. — Идем на пляж, там сейчас людно.

Мы пересекли бульвар, прошли в зазор между небоскребами и оказались на пляже. Солнце уже встало, и океан переливался голубым, розовым и золотым под его ранними лучами. Становилось жарко, липкая влажность окутывала нас с головы до ног. Какая же жара будет в полдень? Пляж справа был отельным, с соломенными зонтиками от солнца. Мы бросили вещи под ближним зонтом, и, пока я, прислонившись к железной стойке, смотрела на океан и думала, что Атлантический выглядит гораздо дружелюбнее Тихого, Мира ушла и вернулась, волоча за собой два белых пластмассовых пляжных лежака.

— Где ты их взяла? — спросила я.

— Вон там, — она кивнула на несколько башен лежаков, составленных друг на друга у станции спасателя.

— Они же отельные. Могут охрану вызвать.

— Вызовут — поговорим с охраной, — спокойно ответила она.

Я восхитилась ее спокойствием. Ни на кого не оглядываться, ни от кого не зависеть — в своих мечтах я воображала себя именно такой, но никогда бы не взяла отельный шезлонг, не спросив разрешения.

Тем временем она поставила свой лежак, проверила, не шатается ли, отрегулировала спинку для сидения, села, раскрыла ноутбук и снова принялась за работу.

— Надо поискать билеты в Рим, — коротко сказала она, не поднимая головы.

В ее голосе не звучало ни приказа, ни просьбы, но сразу стало понятно, что именно я должна поискать билеты.

Я снова включила телефон. Проверила баланс — почти на нуле. Но отельный вайфай не запаролен, поэтому мне скоро удалось узнать, что прямой рейс в Рим только в семь вечера. А другой ближайший короткий перелет, через Португалию, ненамного раньше — в четыре часа дня. Я спросила у Миры, что лучше, и она задумалась.

— Наверное, лучше без пересадок, — предположила я. — Чтобы не перехватили по пути.