Норберт договорил:

– А если раздрызнуть первую из Башен Магов, остальные маги просто разбегутся и начнут против нас долгую затяжную войну…

– Всех вобьем в землю по ноздри! – вскричал сэр Растер.

– И получим после победы разоренную страну, – заметил Альбрехт холодно. – Где и населения не останется…

Митчелл сказал по-хозяйски:

– Захватывать надо богатые страны. Чтобы грабить и грабить долго.

– Есть древняя поговорка, – сказал я, – силой можно привести коня к водопою, но заставить пить не получится. Да, мы можем с помощью Маркуса одним ударом стереть с лица земли всю империю или все империи континента… И что?

Митчелл буркнул:

– Победа!.. Но, правда, какая-то… Когда насиловать некого, как сразу точно и мудро указал наш вождь, какая это победа?

Я поморщился, хотя чего кривиться, слова великих всегда перевирают, сказал властно:

– Мы должны установить свое доминирование! Если понадобится, силой, однако лучше не ввязываться в войны, где точно проиграем.

С той стороны стола громко охнул граф Келляве:

– А Маркус?

– Маркус, – пояснил я, – это наше бессилие. Маркус не поможет победить, он попросту уничтожит. Уничтожение противника… это не победа!

– Точно, – поддакнул Митчелл с восторгом, – насиловать мертвых… бр-р!.. И не заставляйте, хотя надо, знаю.

– Не будет мертвых, – напомнил Альбрехт холодно. – Маркус перемешает землю на несколько ярдов в глубину. Так что да, побеждать надо как-то иначе, вот только нас отборная горстка, а их тут сотни тысяч…

– Миллионы, – уточнил я. – Десятки миллионов, если не сотни. Юг после прилетов Маркуса быстрее Севера восстанавливался и заполнялся людьми. Так что в открытом бою у нас нет шансов. Мы сильнее, но растворимся среди побежденных. Придется постоянно напоминать про Маркуса за нашей спиной, а это как-то нехорошо и даже неприлично…

Альбрехт произнес холодно:

– Зато сработает. Вы же политик, сэр Ричард.

– Ага, – огрызнулся я, – конечно, вы все чистые и благородные, а я вот политик! Мне на роду написано лгать, угрожать и обманывать, это профессиональное, как вы только за один стол со мной садитесь!

Волсингейн сказал пугливо:

– Попробовали бы не сесть…

– Да уж, – подхрюкнул Митчелл и зябко передернул плечами. – Все самое вкусное вам подают!.. Потому что мы хто, а вы ваше Небесное Величество, ваша Солнечность и Сокрушитель Звезд…

Я прервал властно:

– Победитель филигонов не нуждается в титулах. Для соратников-северян остаюсь сэром Ричардом. Любые титулы запрещены.

Альбрехт сказал веско:

– А для южан «сэр Ричард» станет привилегией.

– Высокой привилегией, – уточнил сэр Норберт.

– И редкой, – добавил сэр Палант ревниво. – Нечего им! Ишь… А то!

Я смолчал при таком единодушии, ладно, пусть будет и такое разделение. Нельзя нам слишком быстро смешиваться с практически покоренным народом. Вон французы почти двести лет держались, пока местное население диких англосаксов не проглотило завоевателей, после чего Англия вернулась к английскому языку.

Я покинул пир в самом разгаре, это значит, когда все уже наелись, а дальше началась пьянка и хвастовство, как каким ударом вот так, а каким вот эдак.

Сэр Лазиус следит от двери за пирующими и время от времени подает в коридор знаки дежурящим слугам, а те приносят то рыбу, то мясо, а потом начали приносить только мясо, все-таки пируют мужчины, и с каждой выпитой чашей вина все мужчиннее и отважнее, а их удары в прошлой битве разносили вдрызг скалы.

Бобик, разрываясь между острым желанием продолжить пир под столом, куда ему бросают жирные куски мяса, и преданностью хозяину, с ним весело, горестно вздохнул и побежал за мной.

Я остановился на выходе из зала, похлопал по широкому, как у Сократа, лбу.

– Оставайся, разрешаю. Я просто постою на крылечке, подумаю, а это тебе неинтересно.

Он радостно взвизгнул: как хорошо, когда хозяин принимает то решение, которое и самому хочется принять, – подпрыгнул и, развернувшись в воздухе, моментально исчез.

За спиной послышались шаги Альбрехта, он сказал с иронией:

– От нас не уйти, мой лорд.

– Знаю, – согласился я. – Такая уж у меня доля сатрапа.

Мы миновали празднично разукрашенный холл, хотя вообще-то он всегда такой, дальше широко распахнутые ворота в солнечный мир такого же праздничного необъятного двора, где ликующе блестят чисто вымытые магией мраморные плиты двора.

Я остановился на верхней ступеньке, что в длину где-то около сотни ярдов, как и все остальные, уже и ступеньками не назовешь, а ступени или ступенищи.

Рядом встал Альбрехт, я думал, помолчит для важности, но он сказал с нажимом:

– Мой лорд, армия ждет указаний.

Я повернулся к нему.

– За накрытым столом?

– Они скоро встанут, – напомнил он, – а вы не готовы.

– Не готов, – согласился я. – Мы победили в величайшей из битв, но в великой радости, кто бы подумал, много печали… Красиво погибнуть просто, но мы рискнули, выиграли высшую ставку и получили весь мир… но что с ним делать?.. Я в самом деле не готов. А кто готов?

– Надо грабить и насиловать, – сказал он глумливо, изображая сэра Растера, – в духе истинных рыцарских доблестей!

Я сказал со вздохом:

– Ладно, решим. Император еще долго просидит в самых глубоких пещерах. Багровая Звезда Зла не сразу рушит землю, а сперва должна наловить спрятавшихся людишек…

За спиной послышались грубые сильные голоса, уже только по ним угадываются наши, южане разговаривают так, словно нежно чешут тебе спинку.

Мы и не оглядывались, рассматривая необъятный двор с изредка пробегающими по нему слугами, все ярко и празднично, только народа на этом празднике маловато.

Голоса приближаются, как и мощный топот мужских подкованных сапог, донесся вдохновенный голос Митчелла:

– Хорошо, никто раньше меня не додумался до производных от Маркуса!.. А это какое нетоптаное поле!

Другой голос, Паланта, подхватил ликующе:

– Точно, Митчелл!.. В самом деле… не лучше ли – его величество Маркусность!..

– Маркусийство, – подсказал Волсингейн, судя по голосу.

– Маркуйство, – предложил граф Келляве и пояснил: – Народ всегда сокращает, а мы разве не народ?

– Маркушейство, – сказал Митчелл. – Так солиднее.

– Маркусичество, – сказал Палант, подумал, отмахнулся. – Нет, что-то не совсем… Лучше Маркусячество… Или Маркусинство. Маркусячность?