А вот ситуация со святошей вышла куда проще. Григория Афанасьевича мне, конечно, пришлось отпустить… Но теперь его шарики были в моей железной стальной рукавице — ни о каких шалостях на тему настучать обо мне канцеляристам и уж тем более помогать им супротив меня этот прохиндей больше и помыслить не мог. Я теперь знал о нем слишком много такого, из-за чего у его братьев-священников могут появиться проблемы — Хельга, при поддержке моей и Смолова, устроила за двадцать хорошее такое сканирование разума плененному чародею. Разумеется, даже в таком состоянии Архимаг мог защитить разум от подобного… Если бы не кончик моего копья, по которому периодически бегали тоненькие змейки молний, смотрящий ему прямо в сердце. И не четкое понимание — начнет сопротивляться Хельге, и я действительно его убью. Уж от убийства проштрафившегося церковника, чью вину в злонамеренном нападении на себя я вполне мог доказать, мне возможностей отбрехаться хватит. Уплачу штраф, пусть и очень серьёзный, в казну Синода, да раздам взяток церковным судиям — это не низший и средний ранг церковников, которые действительно истово веруют и способны творить настоящие чудеса. Вроде мешка муки голодным сироткам посреди суровой сибирской зимы или защитить от поднявшегося погоста с мертвецами силою молитвы целое село в центральной России… Таких я уважаю и даже в случае вражды не трону.

А вот такие, с позволения сказать, верховные иерархи — дело совсем другое. Во многом они сами почище большинства аристократов будут. В худшем смысле этого слова. Так что компромата у нас теперь было достаточно, и вернувшийся к своим старик быстро утихомирил страсти. Наплел что-то на тему того, что его пленение было частью хитрого плана, дабы вывести на чистую воду заговорщиков и диверсантов, коли они тут имеются. И к сожалению или счастью, но таковых более не оказалось, а сейчас, мол, расходимся. В конце концов — завтра в поход.

Глава 11

Длинные колонны полков неспешно ползли по измученным, едва-едва пережившим все неприятности минувшей зимы и большей части весны землям. Отмеченные массовыми подъятимями нежити, призывами демонов и прочими прелестями противоборства с чернокнижниками территории пограничных регионов Магаданской и Хабаровской губерний даже сейчас, в разгар мая, были далеки от того, что бы сверкать свежестью, возрождением природы и радостью поздней весны.

Земля с трудом родила в этих краях. Леса с вековыми деревьями стояли, демонстрируя по прежнему голые ветви, небо постоянно застилали мрачные, серые облака, скрывая свет солнца, даже животных с птицами — и тех почти не было. Всё это не добавляло настроения никому, и мне в том числе. Поистине безучастным и спокойным оставался, пожалуй, лишь один из участников нашего похода — рыцарь смерти, Андрей. Нежити было все равно на погоду и общую мрачную обстановку — он видел мир несколько с иной точки восприятия.

И это я говорю о дневном времени. Ночью, под светом холодной, злой луны, начинали твориться настоящие ужасы — для рядовых солдат, не для старших магов, разумеется. Но в том-то и дело — большая часть войска была неодаренными или младшими магами, никак не Мастерами да Магистрами.

Мы не могли постоянно двигаться одной колонной, одной армией — это грозило затянуть поход по времени, которого у нас итак оставалось непозволительно мало. Цинь уже осуществило свой ритуал по призыву ратей Инферно, и каждый потерянный день означал прибытие сотен и сотен новых тварей. А любой выходец из этого чудовищного Плана Бытия, даже самый слабый, стоил доброго Адепта… А выходили оттуда отнюдь не только слабаки, к сожалению.

И потому несмотря на все риски, стотысячное войско было разбито на три колонны, каждую из которых сопровождала своя группа старших магов, элитных бойцов и воздушных судов. Первая, со мной, Хельгой и всей моей гвардией шла под началом самого Сахарова. Это была центральная, наиболее крупная из колонн, способная при случае оказать поддержку любой из двух других в наших рядах. Шла она центральным маршрутом, имела в своем числе больше сорока тысяч бойцов, все три роты пилотируемых големов, включая одну тяжелую, основную долю артиллерии и около двухсот священнослужителей. Правда, последние, в подавляющем большинстве своем, были из числа не слишком умелых и сильных церковников — обычные мирные монахи да батюшки, из числа выживших и пристроенных к делу. Однако даже их сил хватало что бы освящать воду, чуять нечистую силу и помогать в борьбе с ней дозорным и бойцам и вообще — вносить свою лепту в ночную охрану лагеря. А большего от них и не требовалось.

Так мы и шли вперед, не теряя времени, шаг за шагом, выставив впереди отряды боевого охранения — первая колонна в центре и чуть впереди второй и третьей, всегда готовая прийти на помощь в случае атаки двум более слабым группировкам. Даже днем регулярно попадались отряды нежити, пытающиеся напасть из засады на передовые отряды, частенько попадались магические ловушки, большая часть водоемов с пресной водой оказывалась заражена различными ядами — от обычного трупного до магических…

Но мы шли и шли вперед. И уже миновали пять небольших и один средней руки города — полностью опустевшие, с угнанными в плен жителями. Меня откровенно злил подобный, неспешный темп наступления — враги успевали выгрести с нашего пути всё, что представляло мало-мальскую ценность. Большим сводным отрядам наших священников и боевых магов регулярно приходилось отвлекаться на многочисленные кладбища с разбуженными мертвецами, дабы не оставлять за спиной столь опасные рассадники нежити — и всё это замедляло и без того весьма невысокий, на мой взгляд, темп продвижения…

Хорошо хоть у нас имелось немалое количество боевых судов. Отряды боевых экзорцистов и магов оперативно перекидывались на воздушных кораблях к очередному проблемному месту, воздушная разведка успешно засекала любые признаки сколько-нибудь крупных наземных засад противника и мы тут же выжигали всю эту погань калёным железом — круг Старших Магистров, поддерживающий одного из наших Архимагов, обрушивал на врага всю мощь доступной нам боевой магии, а затем всех самых удачливых тварей накрывали шквалом боевой магии и картечи с боевых судов.

И тем не менее люди мрачнели с каждым пройденным десятком километров. Мы будто шли в глубины царства смерти, шли по некогда пусть не цветущим, но вполне себе обжитым землям, ныне ставшими проклятыми. Каждую ночь в каждом из лагерей происходили десятки происшествий — нежить и нечисть активно пробовали на зуб охранительные порядки лагерей. Из ночной тьмы шептали голоса мёртвых — близкие и родные, давно