Его рука надавливает на шею, заставляя вновь лечь на подушку. Сопротивляться бесполезно.

Пальцы принимаются разминать то место, где вскоре проявятся синяки. Массируют кожу головы, находя на какие-то особые точки, отчего я моментально расслабляюсь. Закрываю глаза, стараясь не думать о том, кто дарит эти ощущения.

Он действует со знанием дела. Я в руках мастера. Неприятные ощущения отступают.

Только память хранит обиду и недоумение.

Нежность. Грубость. Снова нежность. Словно он хочет выдрессировать, сделав меня своей послушной собачонкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Будь я хотя бы чуточку бодрее, наверняка повела бы себя иначе. Но усталость забрала все силы.

А в иной ситуации я бы, безусловно, взбунтовалась. Наговорила бы ему кучу гадостей, осложнила бы себе жизнь в разы. Хотя куда хуже? А теперь он, вероятно, решил, что я вняла его наставлениям.

Не знаю, как ему это удалось. Но вскоре я просто отключилась. Уснула.

Проснулась спозаранку, чтобы успеть в спортивную школу. За окном темно. Деревья и кустарники на территории особняка запорошены снегом и украшены гирляндами. Словно в сказку попала. Жаль, что в чужую.

На ягодицах появились некрасивые разводы. Но, по крайней мере, задница уже не горела.

Переодевалась в женской раздевалке, повернувшись спиной к стене. Не хотелось услышать в свой адрес шуточки. Или наоборот. Сочувствующие вопросы от сердобольных и любопытных.

После третьей тренировки за день, забрав свою старушку из автомастерской, я поехала в дом Сабурова. На машине дорога заняла вдвое меньше времени. Правда, её очередной ремонт обошёлся в копеечку, но время дороже.

Остановившись у ворот, я посигналила. А в ответ тишина. Видимо, мой автомобиль не прошёл «фейсконтроль» и выбракован, как не достойный чести пересекать территорию родового гнезда.

Опустила боковое стекло и высунулась корпусом из машины.

— Эй, есть там кто? — обращаюсь к тонированному посту охраны.

Из-за двери выглядывает Та́ми. Какая удача.

— Добрый день, — здоровается формально, пряча глаза.

Я по-прежнему наполовину торчу из окна драндулета, жую жвачку. Нахально улыбаюсь ему во все тридцать два зуба. И чхать я хотела на его хозяина. И на своего тоже.

— Привет, красавчик, не откроешь мне ворота?

Губы Та́ми подрагивают. Чую, что он хочет ответить мне улыбкой, но не решается. Боится? Много бы отдала, чтобы услышать его разговор с Сабуровым. Вряд ли тот сначала наглаживал ему зад, а потом принялся угрожать.

Та́ми обращается на неизвестном мне языке к другому мужчине. Ворота распахиваются в разные стороны.

У дверей особняка стоят элитные автомобили. И мой среди них выглядит как нарыв. Совершенно не к месту.

Из дома выбегает мачеха Ратмира. Её лицо красное. Разгневанное. Она лопочет какую-то абракадабру. Не разобрать. Одно я знаю точно. Виной её плохого настроения являюсь я.

Медленно выбираюсь из машины. На улице мороз. На мне довольно тонкая куртка, грубые ботинки и короткая мини-юбка, открывающая вид на бесконечно длинные ноги. Знаю, что природа не поскупилась.

Рассчитывала, что за рулём долго мёрзнуть на улице не придётся. Однако холод мгновенно пробирает до костей.

Женщина совсем не высокая. Едва достаёт мне до плеча. И машет руками под самым моим носом, продолжая кричать. Как будто в турецкий сериал попала. Дамочка, наверное, уже прокляла меня до седьмого колена.

Стою растерянно, не понимаю, чего ей от меня нужно. На русский она так и не изволила перейти.

Наконец появляется Ратмир. В деловом костюме, словно в офисе провёл целый день. Он сидит на его мощной фигуре ладно. Выглядит так, точно сошёл со страниц мужского журнала о моде и стиле. Только пара расстёгнутых верхних пуговиц выдают некую расслабленность. Босс. Может себе позволить.

— Что за переполох? — обращается к ней, но смотрит на меня. Хмуро. Скользит взглядом с головы до ног и обратно. И остаётся недоволен проведённой ревизией.

— Эта овца приехала на своём уродливом автомобиле! К нам!!! Что о нас скажут соседи! Ратмир, я требую, чтобы ноги её больше не было в нашем доме!

Сабуров морщится. Чую его желание отмахнуться от неё, как от назойливой навозной мухи. А мне почему-то становится весело.

— Возвращайтесь в дом, — холодно говорит ей.

Когда к тебе обращаются в подобном тоне, не поспоришь.

Присмирев, посылает мне последний взгляд, перед тем как развернуться и уйти. Полный обещания кровавой расправы.

— Ну раз мне тут не рады, я, пожалуй, поеду домой. Жаль, что не сложилось. Не срослось, — смотрю на него, склонив голову.

Заталкиваю подальше воспоминания о минувшей ночи. Впрочем, от мороза всё равно щёки алые.

— Что это? — показывает жестом на мою машину, игнорируя произнесённые слова.

Что ж, не получилось. Но я попробовала.

— Не «это», а раритетный автомобиль, — любовно глажу «шестёрку» по бамперу.

Сабуров странно на меня смотрит.

В моей памяти, как в фотоальбоме, сохранены разные выражения его лица. Чаще всего оно одно — равнодушное. Как у каменного изваяния. Словно он пресыщен жизнью не первую сотню лет. И его ничем не удивить.

— Неужели ни один из твоих… — он запинается, подбирая слова, — любовников не удосужился подарить тебе машину получше?

Вопрос как пуля в лоб. Неожиданно болезненный и меткий. И сбивающий наповал с ног.

Я почему-то забыла, за кого он меня принимает.

За дешёвую шлюху. А они все дешёвые. Даже самые дорогие.

Больно смотреть ему в глаза. Его взгляд слишком пронзительный. Будто сломал замок и теперь заглядывает в приоткрытую створку. Из которой душу видно.

— А это папик и подарил, — захлопываю дверь перед его носом и смотрю на него, высоко задрав подбородок, растягивая губы в искусственной улыбке, — как говорится, как обслужила, то и заслужила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мы стоим не двигаясь, наверное, целую минуту. Не сводя друг с друга глаз. Он пытается прочитать меня. А я одна за одной выпускаю иголки.