Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бабы перетрусил… – прошипел Главный презрительно сквозь зубы, так, чтобы услышал только Гадкий, шумно зло выдохнул и пошёл ко мне.
– Погодь, Тесак, я её, кажись, знаю.
Издали, растолкав остальных, пробился рыжий разбойник лет двадцати пяти и подошёл к Главному, тот со вздохом, но, как ни странно, без особого раздражения, развернулся. Я поглядел на Рыжего. Из всех парней и мужиков здесь, он словно бы казался лишним. Не знаю, как это объяснить, но в его глазах, лице, взгляде, даже в том, как он держал свой ровный, армейский, меч, не было грязи и гнили. С таким открытым лицом и веснушками, он выглядел обычным сельским парнем, охранником, служивым в городской страже или кем-то вроде. Неясно было, как он вообще и как давно оказался по эту сторону закона.
– Твою ты… – Рыжий внимательно поглядел на Злату, затем вдруг резко, зло и яростно на Гадкого. – С местных она, точно. Златка-золотко же! Отпустить бы…, хорошая баба… Муж её Светлячкам, кстати, по всей округе булки возит. Говорят, что только у него и берут.
Он повернулся к Главному и с лёгкой надеждой на него посмотрел. Главный помрачнел, как туча, чуть качнул головой и перевёл взгляд на Гадкого, тот весь съёжился, стал быстро-быстро бормотать что-то про то, что не выспался, плохо видит, ошибся, спутал и больше такого не будет. Парни и мужики вокруг безмолвно переглянулись. На лицах некоторых читался откровенный страх, на лицах большинства сильное раздражение и опасение.
– Ты заварил, ты и расхлёбывать будешь! – Главный сжал до белизны руку на мече, едва не рубанул Гадкого, но сдержался. – В этот раз точно свалишь. Молись, кому хочешь, хоть мамочке, хоть своей тупости, чтоб пронесло. Баба на тебе! Что хочешь с ней теперь, то и делай!
Главный ещё раз презрительно, но с каким-то подавляемым волнением, глянул на Гадкого и отвернулся дав знать, что разговор окончен. Рыжий разбойник, судя по лицу, хотел вмешаться, сказать ещё что-то, но не рискнул, лишь в сердцах махнул рукой, бросил виноватый взгляд на Злату, развернулся и побрёл прочь.
– Стой! – Злата отчаянно рванулась из рук разбойников по направлению к Рыжему. Из её глаз вдруг, словно сами собой, потекли слёзы. – Ребёнка, не меня, спаси! Он ведь не из наших!
Рыжий вздрогнул, словно от удара бичом, весь съёжился, но не остановился. Злата вдруг окончательно изменилась. Слёзы её высохли, а с её лица словно кто-то в один миг стёр остатки мягкости и доброты.
– Будь ты проклят, трус! – Она ещё раз рванулась и зло, горячо, плюнула Рыжему вслед. – Будь ты проклят, как я! Чтоб ты сдох, и твой род поганый на тебе прервался! И вы все, твари, тоже!
Злата обвела разбойников полным бессильной ненависти взглядом и с болью и отчаянием посмотрела на меня. Я подавил в себя вспышку гнева и сочувствия, опустил глаза, медленно, по системе, сплёл пальцы и начал их разминать. Из всего, что я сейчас мог сделать, это было самым полезным.
– Завязывай! – Главный подошёл ко мне. – Дёрнешься, просто порешу тебя, понял? Мне срать, кто ты там есть и на мамаш-папаш твоих! Светлячки небось? Думаешь найдут теперь нас? Надейся, чтоб не нашли! Маякнёшь им и ты первый труп, понял? Сам тебя выпотрошу! Жаль, конечно, будет. Люблю детишек. Особенно грамотных. И мой друг, Ишид, тоже любит. Понравишься ему – будешь хорошо жить, не понравишься – плохо и недолго.
Главный смотрел мне прямо в глаза, изучал меня, хотел запугать, анализировал и словно оценивал. От его взгляда мне и правда стало не по себе. В его лице было что-то змеиное, непредсказуемое и холодное. Вряд ли он просчитал меня до конца, но и я его просчитать не мог.
– Сука…, сука…, сука… – вдруг начал издали шептать-бормотать Гадкий, так, словно раззадоривал сам себя. По его дрожащему и ещё более истончившемуся, уже совершенно не-мужскому, голосу чувствовалось, что он близок к истерике. Я краем глаза отметил, что он двинулся к Злате. Главный быстро обернулся, хмыкнул, едва заметно поморщился, ещё раз хмуро глянул мне в глаза, развернулся и пошёл прочь.
Гадкий подошёл к Злате и нарочито развязным, похотливым, движением, положил ей руку на плечо. Его выражение лица при этом стало ещё более мерзким. Он наслаждался беспомощностью этой чрезвычайно сильной и чистой женщины, хотел её сломать, почувствовать себя за её счёт «мужчиной».
– Не трожь меня, мразь!
Злата дёрнулась в руках разбойников-парней и опалила Гадкого презрительно-ненавистным взглядом. Лицо её сильно покраснело, а конец фразы сорвался на яростное шипение змеи. Гадкий на миг растерялся и ослабил хватку, но тут же сдавил плечо Златы вновь. Остальные разбойники судя по всему ничего не заметили, но от меня его движение не ускользнуло.
«Не трогай её! Не трогай, не трогай, не трогай!», – застучало вдруг у меня в ушах. Я отчаянно пытался успокоиться, вспомнить всё то, чему меня учил учитель, но не мог. Ненависть пылала во мне, пожирала все остальные чувства и разгоралась, словно лесной пожар. Будь это любая другая женщина, возможно я не разозлился бы так, но эта была уникальна. Я чувствовал что-то невообразимо мерзкое, когда видел это всё.
Прежде чем я успел придумать очередной логический довод в оправдание своему бездействию, моё тело вдруг начало двигаться словно само. Боль отступила, голова прояснилась. Какая-то новая сила пробудилась и бурлила во мне. Я был сильно испуган, понимал, что делаю глупость, но меня это почему-то не останавливало.
В несколько быстрых шагов, я подскочил к Гадкому и Злате, перехватил и сбросил с её плеча его руку. Гадкий вздрогнул и как-то странно на меня посмотрел. Парни-охранники, кажется, тоже опешили и не вмешивались.
– Тронешь её и умрёшь! Вы все умрёте!
Я с ужасом понял, что не шучу, хотя и не понимал, что заставило меня произнести эту фразу.
Новая сила внутри не только поддерживала меня…, она же теперь отчасти мной и управляла. Гнев, ярость, агрессия, чувство гордости и превосходства и огонь…, ощущение огня внутри, я едва их сдерживал.
– Пшёл вон!
Гадкий опомнился, занёс ногу и мощно пнул-толкнул меня ей в грудь. Я не удержал равновесие, упал на спину и прокатился по листьям. Дыхание у меня перехватило, а перед глазами вновь полыхнул белый свет. Злата вскрикнула и, судя по звукам, начала яростно вырываться, затем вскрикнула ещё раз, но уже от боли.
