* * *

Каган с Андреем, Михаилом, Яковом и новичком Виктором стояли в коридоре перед тремя закрытыми дверьми. Из-за средней двери доносился приглушенный шум телевизора, больше никаких звуков не слышалось. Все остальные постояльцы, вероятно, разбрелись гулять и наслаждаться праздничной атмосферой.

Чувствуя прилив адреналина, Каган сумел разобрать в телевизионном бормотании только девичий голос, спрашивающий кого-то, настоящий ли он Санта-Клаус. В ответ глухой баритон подтвердил, что да, настоящий.

Как раз за средней дверью должны были находиться трое охранников.

Стараясь дышать ровно и размеренно, Каган смотрел, как Андрей вытаскивает из кармана сотовый, поставленный на виброрежим. Андрей дожидался звонка из апартаментов, от няни. Отвечать на звонок он не будет, достаточно, чтобы телефон просто завибрировал.

Ну и еще, чтобы звонок поступил именно от няни. Это будет означать, что она подготовила левую дверь, наклеив полоску пластыря на щель напротив язычка в замке, чтобы тот не смог защелкнуться. С правой дверью проделано то же самое.

К этому времени она уже должна была унести малыша и улечься с ним в ванну.

Стенки ванны не настолько толстые, чтобы их не пробила пуля, но, впрочем, пули в ту сторону полететь не должны. Однако на всякий случай за полученную от противников Хасана мзду няня уляжется в ванне спиной к запертой двери, прикрывая собой младенца как живым щитом.

Едва слышно зажужжал телефон у Андрея, и тот глянул на дисплей, удостовериться, что звонит тот, кто должен. Кивнув остальным, он убрал сотовый и вытащил из кармана «глок».

Каган с напарниками тоже вытащили пистолеты. Стволы заканчивались глушителем.

Каждый отодвинул затвор, убеждаясь в наличии патрона в патроннике. Перед началом миссии они уже проделывали это неоднократно, однако по навязчивой стрелковой привычке продолжали перепроверять снова и снова.

У Кагана вспотели ладони в латексных перчатках.

Повинуясь последнему кивку Андрея, команда разделилась: Каган с Михаилом встали у правой двери, за которой, как им объяснили, обычно отдыхала няня, когда младенцем занималась жена Хасана. Яков с Виктором отправились к дальней левой, а Андрей — любитель вызывать огонь на себя — замер перед средней.

Выждав секунду, он громко постучал, без сомнения заставив охранников по ту сторону встрепенуться. Каган уперся ладонью в правую дверь, и Яков синхронно повторил его жест, коснувшись левой.

Дверь подалась не сразу, и за краткий и тревожный миг Каган успел подумать, что, может, наклеенная няней полоска пластыря не сработала, но тут Андрей повторно постучал в средний номер, погромче, Каган надавил сильнее, и дверь отворилась. Михаил немедленно направил туда ствол пистолета, на случай если в комнате кто-то есть.

Андрей в третий раз грохнул кулаком в среднюю дверь, объявив громким голосом: «Уборка помещений!», а Каган с Михаилом тем временем ворвались в правую комнату. Няня свое обещание выполнила, межкомнатная дверь была оставлена открытой. Каган, притворившись, что ему мешает кровать, пропустил Михаила вперед, и тот, согнув колени, выстрелил вверх и вперед, целя в голову и грудь тех, кто находился в средней комнате.

Из-за глушителя выстрелы прозвучали едва слышными щелчками, по комнате начал распространяться едкий пороховой запах. Каган поспешно подскочил к Михаилу и, пальнув повыше, поразил выстрелами охранников, которые на самом деле были уже мертвы. Показавшиеся в противоположном дверном проеме Яков с Виктором тоже, пригнувшись, стрельнули вверх, целясь под таким углом, чтобы не попасть под перекрестный огонь.

Трое телохранителей истекали кровью, со стонами скорчившись на полу. Последний повалился на двоих напарников, упавших раньше.

Шагнувший в комнату Михаил контрольно добил каждого охранника выстрелом в голову.

Тогда Каган пробежал обратно к распахнутой им двери в коридор и махнул Андрею, показывая, что можно заходить. Когда тот пронесся мимо, Каган сорвал с дверного косяка полоску пластыря. Теперь замок снова сможет защелкнуться. Закрыв дверь, он повернул задвижку, запирая ее наглухо, и вслед за Андреем вернулся в среднюю комнату, где уже бил в ноздри густой медный запах крови.

Перешагивая через тела убитых охранников, они соединились с остальной командой в третьей комнате, наружный вход в которую Яков тоже закрыл и запер на замок.

Андрей постучал в дверь ванной: три стука, затем два, затем один, сигнализируя, что можно выходить.

Короткая заминка, и дверь открылась. Перед Каганом предстала палестинка. Под чадрой трудно было разобрать, сколько ей лет и как она выглядит, но темные выразительные глаза смотрели встревоженно. Волосы няни прятались под черным покрывалом, мешковатое черное платье довершало облик.

На руках няня держала арабского малыша в синих ползунках, завернутого в одеяльце.

Испуганный взгляд женщины скользнул мимо Андрея с напарниками в глубь средней комнаты.

— Уже все, — пояснил Андрей.

Няня поняла, на это ее английского хватило.

Андрей протянул ей пухлый конверт.

— Оставшаяся часть денег. А теперь давайте ребенка.

Женщина при виде конверта нахмурилась, будто жалея, что согласилась во всем этом участвовать.

— Забирайте деньги, — настаивал Андрей. — Вы их заработали. И уезжайте куда-нибудь подальше.

Женщина мешкала.

— Виктор, — велел Андрей, — забери у нее ребенка.

Виктор перехватил младенца, и тот заерзал в непривычно неласковых руках.

Няня проводила его тревожным взглядом.

— Не волнуйтесь. С ним все будет в порядке, — успокоил Андрей.

Дождавшись, пока женщина возьмет конверт, Яков пустил ей две пули в грудь и одну в голову. Она опрокинулась навзничь и повалилась на белый кафель ванной. Яков, перешагнув через ручеек крови, выдернул конверт из безвольной руки.

* * *

— Следующей части рассказа в Евангелии от Матфея нет, — продолжал Каган. — О том, что римский император приказал провести перепись населения, говорится в Евангелии от Луки.

Он отпил кофе. Бодрящая горячая жидкость заструилась по пересохшему языку в горло. Правую руку Каган не отнимал от лежащего на коленях пистолета.

— Перепись была важна по многим причинам. Во-первых, на ее основе вычислялись налоги, которыми Римская империя облагала Израиль. А во-вторых, она вынуждала иудеев пускаться в путь, иногда очень далекий, тем самым напоминая, что они в полном подчинении императора.

— А зачем им было куда-то отправляться? — не понял Коул.