Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Письмо от 16 марта 1901 г. (XIX, 61—62).
68 См. эти воспоминания в сб. «Чехов в воспоминаниях современников».
Заболевшую Книппер привезли из Петербурга в Ялту 14 апреля 1902 г. В Москву Чехов и Книппер уехали 25 мая 1902 г.
Эта книга вышла в Берлине, в издательстве «Слово», в 1924 г.
Из письма к Книппер от 25 февраля 1903 г. (XX, 56).
Из письма к Книппер от 18 августа 1902 г. (XIX, 317).
Вероятно, это не совсем точная выдержка из письма Книппер от 23 августа 1902 г. («Переписка Чехова и Книппер», т. II, стр. 458).
Из письма к Книппер от 22 августа 1902 г. (XIX, 322).
88 Из письма Книппер от 23 августа 1902 г. («Переписка Чехова и Книппер», т. II, стр. 458).
Из писем к Книппер от 25 сентября 1903 г. (XX, 138), от 14 марта 1903 г. (XX, 68) и от 29 августа 1902 г. (XIX, 329).
См. «Литературную газету», 1929, № 13, от 15 июля.
68 В письме от 23 августа 1900 г. («Переписка Чехова и Книппер», т. I, стр. 169).
87 В письме от 21 апреля 1901 г. (там же, стр. 390).
Из писем Книппер от 14 и 15 января и от 16 марта 1902 г. (там же, т. II, стр. 242, 245 и 382).
С. В. Чехова переехала к Книппер в 1922 г. после смерти И. П. Чехова.
У проф. Остроумова Чехов был 24 мая 1903 г. В этот день он писал М. П. Чеховой об этом посещении: «...он долго выслушивал меня, выстукивал, ощупывал, и в конце концов оказалось, что правое легкое у меня весьма неважное, что у меня расширение (эмфизема) и катар кишек и проч. и проч. Он прописал мне пять рецептов, а главное — запретил жить зимою в Ялте» (XX, 101).
Из письма от 2 октября 1903 г. (XX, 143).
Из письма от 5 июня 1903 г. (XX, 106).
Из письма от 3 октября 1903 г. (XX, 144).
Из письма от 4 марта 1903 г. (XX, 62—63).
Из письма от 6 марта 1903 г. (XX, 64).
78 Из письма от 11 апреля 1903 г. (XX, 82).
Чехов не «повез» «Вишневый сад», а послал его из Ялты 14 октября 1903 г. В Москву он приехал 4 декабря.
См. книгу К.С.Станиславского «Моя жизнь в искусстве», гл. «Вишневый сад».
Чехов ездил в Царицыно смотреть продававшуюся там зимнюю дачу 14 февраля 1904 г. Об этой поездке Книппер вспоминает в предисловии к книге «Переписка Чехова и Книппер», т. I, стр. 43.
Чехов писал А. В. Амфитеатрову 13 апреля 1904 г.: «Если буду здоров, то в июле или августе поеду на Дальний Восток не корреспондентом, а врачом. Мне кажется, что врач увидит больше, чем корреспондент» (XX, 268).
Чехов выехал в Москву 1 мая 1904 г., а 3 июня он и Книппер уехали за границу, в Баденвейлер. Живший в Ялте двоюродный брат Чехова, Г. М. Чехов писал в конце июня 1904 г. в Таганрог А. Б. Тараховскому, что доктор Альтшуллер, «хорошо знавший легкие и сердце Чехова», с возмущением отзывался о процессе лечения Чехова в мае и июне докторами Таубе и Шверером: «Отнимут у него лишний год жизни. Погубят Чехова» («Приазовская речь», 1910, № 42).
См. это письмо в разделе «Письма Чехова».
ЧЕХОВ ЗА РУБЕЖОМ
ЧЕХОВ ВО ФРАНЦИИ
Обэор Софи Л а ф ф и т (Париж) [140]
Чехов популярен во Франции. Среди широкой публики эту популярность он приобрел недавно, главным образом, благодаря необычайному успеху его пьес. Но лучшая часть французской интеллигенции давно любит и ценит Чехова-рассказчика не меньше, чем Чехова-драматурга — автора «Чайки», «Дяди Вани», «Трех сестер» и «Вишневого сада».
Творчество Чехова — психологично в такой же мере, как и творчество французских классиков. По своей архитектонике его рассказы скорей приближаются к музыке, чем к собственно повествовательному искусству. Они одновременно расплывчаты и ясны. Их композиционные линии можно уподобить сложным геометрическим кривым, вычисленным с величайшим искусством и точностью.
Однако четкость манеры его письма завуалирована, смягчена и, пожалуй, даже ослаблена обилием поэтических, лирических деталей. Вот почему новеллы Чехова, несмотря на их нарочитый прозаизм, представляют собой подлинные поэмы, в которых пейзажи и душевное состояние действующих лиц сливаются в некое полифоническое единство. Зачастую это подлинно музыкальные фрагменты, в которых писатель прежде всего обращается к чувству читателя и действует силой внушения.
Как в музыке и лирической поэзии, адесь самое главное —■ не развитие действия, не описываемые события, а душевная настроенность автора, которую ему удается передать читателю благодаря силе убеждения, свойственной крупным лирическим поэтам.
Рассказы такого рода, эти своеобразные «лирические монолиты» нельзя ни рассечь, ни разбить на отдельные эпизоды, ибо каждый из этих эпизодов зависит от целого и определяется им. «Тамань» Лермонтова, которую Чехов так любил, предвосхищает эту лирическую композицию новеллы, близкую Чехову. Но в «Тамани» воздух более прозрачен и холоден, тона более ярки и резки, чем те, которые характерны для меланхоличного мира Чехова.
1
В 1895 г. в Париже вышла книга «В русской стране» («Аи pays russe»), автор которой, известный французский славист Жюль Легра, подробно описывал свои поездки по России. В этой книге, получившей известность во Франции и за ее пределами и увенчан- пой премией Французской Академии, мы находим воспоминания Легра о посещении им Чехова в Мелихове и характеристику литературной деятельности этого «молодого выдающегося писателя». «Ч(схов),— пишет Легра,— перешел к литературе от медицины. Он доктор, но прилагает свои знания только летом в деревне, где лечит крестьян (...) В продолжение нескольких лет он работает над вопросами и задачами, которые предлагает ему жизнь ...) Он еще, кажется, не писал романов: его творчество проявляется в форме рассказов. Я не думаю, чтобы это было верное проявление усовершенствованного таланта, но тем не менее в этой области он занимает завиднор место.
Обладая необычайно острой наблюдательностью и веселым юмором, Чехов поразительно метко схватывает черты повседневной жизни. Он начал свою литературную деятельность этими рассказами (...) Ч(ехов) обладает изумительной силой и меткостью выражений. Несмотря на веселый смех, в его произведениях чувствуется острая горечь, что и оставляет далеко не жизнерадостное впечатление. Я знаю мало из его рассказов, которые не заставляют чувствовать убийственную монотонность жизни. Он не перестает описывать однообразное существование мелкого люда, их узкие интересы и никому не известную скорбь