„Вишневого сада", и людей, которых он любил»79. После вышеприведенных замечаний о чествовании эти слова являются несколько неожиданными.

В середине февраля Антон Павлович вернулся в Ялту в значитель­но худшем состоянии, чем уехал, но оживленно рассказывал про чест­вование, речи, показывал многочисленные поднесенные ему в этот вечер подарки и комически жаловался, что кто-то, должно быть, нарочно, что­бы досадить ему, распустил слух о том, что он любитель древностей, а он их терпеть не может. Среди подношений действительно были модель древнего русского городка, старинный ларчик и между прочим черниль­ница XVIII в. На мое замечание, что все это красиво и что, в частности, чернильница мне очень нравится, он ответил: «Да что вы, ведь теперь песочком не посыпают, есть пропускная бумага, и гусиных перьев тоже нет». Потом с милой улыбкой прибавил: «Ну вот, если очень нравится, я распоряжусь, чтобы в наказание вам эту чернильницу после моей смер­ти и вручили». Как он ни был плох, я тогда все-таки не мог предпола­гать, что чернильница уже через несколько месяцев действительно пе­рейдет ко мне. Он пробыл в Ялте до конца апреля; здоровье, если и стало чуть лучше, то во всяком случае внушало мало надежды. Време­нами он оживлялся, строил всякие планы на будущее, мечтал засесть за работу, говоря, что в голове многое уже созрело. Собирался, если поправится как следует, с наступлением тепла поехать на войну, из-за которой очень волновался, и поехать именно врачом, «так как врач мо­жет больше видеть»80. Но чаще бывал молчалив, сосредоточенно задумчив, и он, никогда раньше не жаловавшийся на здоровье, говорил, что устал, что хочет по-настоящему отдохнуть, набраться сил. Все чаще заставал я его сидящим в кресле или в нише на диване без газеты, без книги в руках. О чем он думал? Я уверен, что не только о литературе и житейском.

В конце апреля в довольно скверном общем состоянии он, как и было условлено, уехал в Москву, куда должен был вернуться из Петербур­га и Художественный театр. В дороге простудился, получил резкое обострение, плеврит с необычно высокой для него температурой, и не­медленно по приезде слег и не вставал до самой поездки в Баденвейлер, куда направил пользовавший его в это время в Москве д-р Таубе, врач семьи Книппер. Ни один из знавших и лечивших его раньше врачей не был привлечен, ни д-р Щуровский, ни проф. Остроумов. Последний ведь еще раньше решительно высказался против всяких заграничных поездок 81.

Перед отъездом Антон Павлович уговаривал меня в начале моего отпуска в конце мая заехать в Москву, чтобы, шутя прибавил он, «спа­сти его от немцев». Но я в тот год не мог оставить Ялту раньше середи­ны июня, да и все равно считал свою поездку бесполезной. В последнем полученном мною от него из Москвы письме, от 26 мая, он пишет, что, как приехал в Москву, так ни разу еще не одевался, что 3 июня уезжает за границу, а в августе будет в Ялте. «Теперь лежу на диване и по целым дням от нечего делать все браню Остроумова и Щуровского. Большое удовольствие» 82. Ольга Леонардовна впоследствии с возмущением мне рассказывала, как в Берлине в Савой-отель к Чехову приехал приглашен­ный известный клиницист проф. Эвальд. Внимательно исследовав боль­ного, он развел руками и, ничего не сказав, вышел. Это, конечно, было жестоко, но развел он руками наверно в справедливом недоумении, зачем и куда такого больного везут.

Когда 3 июля в пасмурное дождливое утро на Рижском взморье мне подали телеграмму с извещением о смерти Антона Павловича, я не о том подумал, что Россия потеряла любимого своего писателя в самом рас­цвете его творческого дара, а остро й болезненно почувствовал, что ушел из жизни человек большой душевной красоты и исключительного обая­ния. Чуткий к чужой беде и чужому горю и всегда всем старавшийся помочь, он сам кротко, безропотно и молча переносил свои недуги и пе­чали. И больно угнетало сознание, что эта преждевременная смерть не была неизбежной, а в значительной мере явилась следствием неблаго­приятно сложившихся обстоятельств.

ПРИМЕЧАНИЯ

Напечатаны в журнале «Современные записки», Париж, 1930, XLI, под загла­вием: «О Чехове. Из воспоминаний».

М. П. Чехова написала эти слова в ответ на письмо Алишуллера от 19 июля 1929 г. (см. его текст выше, в предисловии к настоящей публикации).

Сергей Яковлевич Елпатъевский (1854—1933) — писатель, врач.

Чехов приехал в Ялту 18 сентября 1898 г.

Диагноз был поставлен в клинике проф. Остроумова, где Чехов лежал с 25 марта по 10 апреля 1897 г.

в В Ницце Чехов прожил с 23 сентября 1897 г. по 12 апреля 1898 г.

Иван Иванович Орлов (1851—1917). Заведовал лечебницей Московского губерн­ского земства близ Подсолнечной (ныне г. Солнечногорск).

Чехов приступил к постройке дачи на приобретенном им участке в Аутке в сере­дине ноября 1898 г.

Чехов жил у Альтшуллера на даче Иванова две недели, в октябре 1898 г.

Об отношении Толстого к Чехову писал также JI. А. Сулержицкий (неиздан­ное письмо к Чехову из Лиона/январь 1901 г.): «Лев Николаевич...) очень хотел вас видеть и поджидал вас все время к себе; он говорит, что несколько раз собирался быть у вас, и зашел бы непременно, но его останавливало то, что ему показалось, когда он был у вас, что его посещение было вам как-то стеснительно. „Но непременно пере­дайте ему, что я его очень люблю и всегда был бы рад его видеть"».

А. П. Саломон, ездивший в 1898 г. на Сахалин, посетил Чехова в Ялте в 1899 г. О своей беседе с ним Саломон вспоминает в письме к Чехову в 1902 г.

13 См. письма Чехова Л. А. Авиловой от 26 февраля 1899 г. (XVIII, 94), А. М. Горькому от 3 января 1899 г. (XVIII, И), В. А. Поссе от 3 марта 1901 г. (XIX, 50).

Имеется в виду статья Н. К. Михайловского о сборнике рассказов Чехова «Хмурые люди», напечатанная впервые в «Русских ведомостях», 1890, № 104, от 18 ап­реля, в которой автор писал: «Чехову все едино — что человек, что его тень, что коло­кольчик, что самоубийца... Нет, не „хмурых людей" надо бы поставить в заглавие всего этого сборника, а вот разве „Холодная кровь* (заглавие одного из рассказов Чехова). Чехов с холодной кровью пописывает, а читатель с холодной кровью почитывает».

Вероятно, имеется в виду статья Н. К. Михайловского «Литература и жизнь. Кое-что о Чехове» в «Русском богатстве», 1900, № 4, стр. 119—140.

18 Это высокомерное