на ищейку. Пальцы в кармане стиснули «магнум», но обнажить его не решались. Расстояние, волнительный трепет сердца и дрожь — все встало против. Револьвер служил не более чем поддержкой вроде надежной руки.

Нина не смела дышать и в ужасе попятилась назад, осторожно ступая на припорошенную снегом неровную брусчатку. Каждый шорох казался ей последним.

— Нина!

Она рывком обернулась на знакомый голос. На другом конце переулка стоял Люциус.

Не думая, Нина бросилась к нему со всех ног, представляя, как рыжая смерть уже несется по пятам, но, стоило оказаться в руках Люка, и следом никого не стало. Рита двинулась не спеша, как хищник, унюхавший добычу. В осанке чувствовалась вся внутренняя сосредоточенность, — ищейка готовилась к прыжку.

Люциус крепко прижал Нину к себе и запустил пальцы в пепельные локоны:

— Все хорошо, — раздался негромкий, успокаивающий голос. — Нам нужно уходить.

От него пахло смородиной и мятой. Спрятав лицо в груди Люциуса, Нина сжимала ткань его куртки и боялась отпустить в страхе, что он мог исчезнуть, как фантазия воспаленного разума. Его глаза прятались за темными очками, но она была готова поспорить, что Люк задержал на Винсенте взгляд, прежде чем аккуратно отстраниться. Он взял Нину за руку со словами:

— Придется сократить путь, закрой глаза.

Выпад Риты был резок, но за Люциусом ей было не поспеть. Он кинулся в сторону ближайшей стеклянной витрины, не видя преграды. В преддверии болезненного удара у Нины перехватило дыхание. Она успела зажмуриться перед самым столкновением, но столкновения не случилось. По коже скользнул приятный холодок и стекло мягко затянуло ее внутрь. Ощущения ничем не отличались от неторопливого погружения в воду.

Нина опасливо приоткрыла веки и не обнаружила ничего: ни света, ни звука, ни даже собственного существования. Все ощущения остались с телом, которое будто бы было не при ней. Вокруг стояло бесконечное небытие, и только тянущая за собой ладонь Люциуса не давала потеряться в безграничном пространстве.

Нина не могла предположить, сколько времени они блуждали, но вскоре показался кусочек света, и лицо вновь закусал ледяной ветер. Воздуха вдруг стало так много, что закружилась голова. И даже сквозь дурноту Нина тут же узнала улицу, на которой они оказались, — слишком долго пришлось стоять здесь, у газетного киоска. Записка все еще лежала в кармане, а ответов Нина так и не получила. Скорее, наоборот.

Люциус неразлучно повел ее к черному «Мерседесу». Если до этого Нина чувствовала себя неважно, то увидев в машине презрительное лицо Ричарда, пришлось вовсе сдержать позывы к тошноте.

— А ты какого дьявола здесь забыла? — возмутился Ричард, нехотя теснясь.

— Могу спросить тебя о том же!

— Джеймс, будь добр, сделай музыку погромче, — Люциус предвосхищал очередной конфликт.

Джеймс не доверял Люциусу даже после того, как тот удачно предотвратил губительные последствия гнева горожан. Губительные, разумеется, для самих горожан. Карман куртки по-прежнему отягощал пистолет, а внутри все еще говорило превосходство демона, который жалостью не отличался. Кончится это не могло ничем хорошим.

Люциус имел привычку недоговаривать, и она сеяла скепсис. Люциус пропадал неизвестно куда, словно его и не существовало, и возникал в момент, когда меньше всего этого ожидаешь. Джеймс знал его чуть больше полувека, и думал, что знал хорошо, но в последнее время голову не покидал вопрос: кто же ты такой на самом деле, Люциус Страйдер?

«Барнадетт» вызывающе горел окнами, вытаскивая из тьмы очертания двора. Нина вылезла из машины, не выпуская Люциуса из внимания. Хотелось бы Джеймсу послушать историю о том, что она делала в городе одна так поздно, и из какой передряги вытащил ее Люк, но прежде стоило прояснить кое-что важное.

Ох, как же он этого не хотел.

— Нина, — Джеймс негромко окликнул ее.

Она удостоила его коротким взором и, кажется, совсем не горела к диалогу.

Джеймс громко вздохнул:

— Надо было понимать, что этот день настанет. Идем, поговорим.

Хоть на лице ее читалось подозрение, Нина последовала. Обреченный вид девушки смотрелся совершенно неузнаваемо: она плелась, как будущий висельник, который успел смириться с тем, что вокруг шеи вот-вот затянется петля. Джеймс вошел в дом, и навстречу ему раздался громкий голос, — в гостиной кто-то кричал и ругался.

— Да успокойся ты наконец! — Грей вышел из себя. — Объясни по-человечески!

— Не смей на меня орать! — в словах Агнес звучала истерика.

«Бранятся, как супруги после двадцати лет брака», — покачал головой Джеймс, поднимаясь по лестнице.

Он остановился на пороге комнаты, украдкой окинул спутницу. Нина выжидающе уставилась в ответ, и Джеймс поразился стали ее глаз. Благородной, без примеси иных оттенков. Но и «серый» стал бы не самым точным определением, — особенный блеск напоминал темное оксидированное серебро и будил в сердце не то опасения, не то чувство какого-то необъяснимого удовольствия. Джеймс толкнул дверь и пригласил войти.

Сначала была одна тьма. А затем щелкнул свет, обличив беспорядок. Пустые бутылки стали неотъемлемой частью холостяцкой берлоги, книги Джеймс попросту не знал, куда складывать, каждая нравилась по-своему и расстаться с какой-либо было, считай, что предательство; кровать он вовсе никогда не заправлял. Джеймс убираться не любил, да и не водил никого в свою обитель. Во всяком случае, нарочно. Он вдруг вспомнил на губах поцелуй Риты, и его всего передернуло.

— Садись… где-нибудь, — неловко бросил Джеймс, будучи далеким от гостеприимства.

Нина опустилась на край кровати с несвойственной скромностью хрупкой девушки, сознающей свою хрупкость. Джеймс отыскал початую бутылку солодового виски, протер полой рубашки стакан и немного плеснул. Подошел к Нине и без слов протянул ей. Она выпила залпом, прислонила к губам рукав.

— Еще?

Кивок.

Джеймс повторил, и сам хлебнул из горла. По телу пронеслось приятное тепло. Он подошел к шкафу и достал из выдвижного ящика дутую тетрадь в кожаном переплете. Ему показалось, что содержимое тревожно запульсировало в руке. Джеймс сел рядом с Ниной, отбросил опутывающие тетрадь шнурки. Сердце взыграло волнением, — давно он не открывал брошенные заметки, но, благо, они значения не имели. Джеймс вынул из кармашка на форзаце старую, потрескавшуюся фотографию и безмолвно передал.

С мрачным видом Нина глядела на снимок. Посередине восседал Лоркан, — на его тонких губах почти заметно играла улыбка, а в глазах завис дьявольский огонек. Даже со снимка от него вовсю сочилась харизма и властность. По правую руку сидел Винсент, который, что в жизни, что на фотографии оставался неизменно черно-белым. По левую — хранил эпическое спокойствие Люциус. За спиной — Грейсон, Ричард и Джеймс Митчелл. Но несколько иного вида — когда-то Джеймс следил за стрижкой и имел обычай зачесывать волосы на