ярости. Он не мог снискать расположение Люциуса ни ласковыми словами, ни силой. Метался в отчаянии, хворал горячкой, спал в бреду и бодрствовал в скверном настроении. Фанатизм его достиг пика, и в безрассудстве Лоркан изгнал всех фамильяров. Обесценил все сделки и клятвы.

— В один момент мы стали никем.

— Разве это не значило бы смерть по условиям контракта?

— Фамильяр, нарушивший договор, умирает практически мгновенно. Но нам дали свободу добровольно.

Свобода — какое вкусное слово. Вот только никаких прелестей свободы Джеймс тогда не знал. Оборванная связь с покровителем образовала внутри зияющую рану; угнетенность, потеря интереса к жизни, в которой разлетелся всякий смысл, — вот шипы, которые скрывала пресловутая свобода. Как жить независимо от источника силы и власти? Как вернуться к людям, когда еще вчера они лежали подле твоих ног? Как смириться с тем, что жажда укротить весь этот хрупкий мир и доказать превосходство, никогда не будет утолена? Вопросы заковывали в отчаянье.

— Люциус отыскал «Барнадетт». Столетия назад Стелманисы помогали переправлять темные силы между мирами. Удивительно, что спустя столько времени ваш род сохранился на месте запечатанной бреши в вечность. В любом случае нам было важно найти убежище, где знали бы о таких, как мы. Порт-Рей стал подходящей точкой на карте, чтобы научиться заново жить. Забыть приказы, отказаться от насилия.

Переступать через себя непросто. Кто-то смог обуздать дьявольское начало, кому-то приходится сложнее. Я не могу никого винить. Мне и самому знаком страх перед этим чувством неполноценности, которое способно унять лишь «касание дьявола»…

— Что это значит?

— Банальная кража души. Душа насыщает силой, придает решимости, избавляет от страданий, присущих людям. Мы были вольны выбирать: жить по-людски и принимать слабости или продолжать охоту, забыв дорогу ко всему человеческому. Перебарывать свою сущность или выживать в чужеродном мире без покровительства. Правильного ответа нет, когда находишься между двух зол.

Джеймс ненадолго замолк, сомневаясь, стоит ли произносить вслух то, что терзало его продолжительное время. Способность Нины слушать подкупала.

— Я склонен к убийству. Я мог бы стать сильнее, оборвать ночные кошмары и немного поспать. А потом вспоминаю, через сколько уже пришлось пройти, чтобы начать довольствоваться простыми человеческими радостями. Подпитывая демона, я рискую лишиться жизни, которую, похоже, полюбил.

Он никогда не говорил об этом так открыто. С души свалился огромный камень.

— Не хочу оборачиваться назад, когда Лоркан наступает на пятки. Он явился, чтобы собрать фамильяров. Но главное — Люциуса. Которого отпустил. Которого по-прежнему желает.

— Винсент уже в чужой команде, — отметила Нина.

— Винс исчез и неизвестно, где пропадал все это время. Должно быть, только и выжидал возможности примкнуть к хозяину вновь…

Дверь в комнату без стука распахнулась, в проходе выросла внушительная фигура Грейсона. Хмурый, взъерошенный, он окинул тяжелым взглядом друзей и тускло сообщил:

— Идем, это срочно.

Слова ни о чем толком не дали знать, но тем не менее ввели в напряжение. Сердце усиленно забилось тревогой, когда Джеймс понял, что Грей ведет их к кабинету Эстель. В голове непроизвольно возникла блещущая чистотой обстановка, полированная мебель, — хозяйка во всем любила порядок. А за столом из темного дерева их наверняка ждала Эстель с сердитым лицом, в закрытой позе, готовая отчитывать древних демонов, как нашкодивших подростков.

— Я… даже не знаю, что сказать, — пробормотал Грей, и от его слов Джеймс похолодел.

У кабинета сновал взад-вперед Ричард. Его вид был полон суровой задумчивости. Джеймс поспешил заглянуть в распахнутые двери, сгорая от волнительного любопытства. Первым делом он увидел Агнес. И только после заметил, что та стояла в луже крови.

Подле стола лежал труп.

Джеймс закусил кулак, не издав ни звука. Он смотрел на растерзанное тело, оттягивая болезненное осознание того, что узнавал в нем Эстель.

Авель вздрогнул, когда распухшего носа коснулось холодное, мокрое полотенце и втянул воздух сквозь сомкнутые зубы.

— Скажи спасибо, что жив остался, — проворчала хлопочущая над ним сестра Эбба. — Демоны — это тебе не шутки.

Авель поморщился и застонал. Он не прекращал думать о том, что видел сегодня в «Араси» и заставлял память неустанно воспроизводить этот вечер снова и снова, словно боялся забыть что-то важное из минувших событий.

К месту собрания постепенно стягивались братья и сестры. Недоумение на некоторых лицах доставляло Авелю удовольствие: пока остальные занимались будничными делами, он отважно глядел в желтые бесовские глаза. Глаза самого Сатаны, ей-богу! Это ли не история, достойная нового Священного Писания!

В свете зажженных свечей, меж рыжих бликов и теней вытянулся Вимон. В его взгляде и движениях было столько силы и решимости, что сомнений не оставалось, — истинная вера ангела крепка как никогда.

— Слушайте! — провозгласил Вимон. — Сегодня некоторые из наших братьев стали свидетелями вопиющего произвола! Свершилось — демоны «Барнадетт» спустились в город.

Зал наполнился шушуканьем встревоженных голосов.

— Наш брат проявил особую отвагу и воспротивился злу, имя его… — Вимон обратился вопрошающим взглядом к Молоту за подсказкой, но ответа так и не получил, — неважно, — почти неслышно закончил ангел.

В горле Авеля застыл ком. Новое Священное Писание, о котором он недавно грезил, не узнает его имени.

Заглядывая немного в будущее, Авель скончается через пару дней от апоплексического удара, не дожив до осады.

— Ликуйте! Нам выпал шанс дать демонам отпор и искоренить зло. Мы не позволим им поработить людей и наш город. Готовьтесь — берите любое оружие, которое найдете, сообщите всем, кто не смог попасть на встречу. За наши заслуги перед Господом мы вознесемся на небеса. Мы будем жить вечно!

Глава 13. Памятные вещи

За окном простирался белый туман, обволакивая низы увитых зеленью ворот. Над ним темнели острые пики. Меж прутьями клубилась мгла, а дальше — ничего не разберешь. Джеймс апатично наблюдал, как первые рассветные лучи золотили небо, и пытался достать из усопших воспоминаний хоть какую-то крупицу жизни. Человеком он притрагивался к дремотной природе в ранний час, наверняка ощущая зябкость холодного воздуха, ласковое касание капель росы и пробудившегося солнца. Нравились ли ему рассветы, когда он еще умел их замечать? А закаты?

Джеймс узнал Эстель, прежде всего, по ненавязчивому запаху кофе. Она встала по правое плечо с классической чашечкой эспрессо и обратила на демона взгляд:

— Ты совсем не выходишь из дома, — с тенью беспокойства на Джеймса смотрело красивое женское лицо. Строгость и ум в стальных глазах подводили черту ее очарованию.

— А надо?

Эстель отхлебнула кофе, молчаливо ожидая, когда Джеймс решит заговорить. Но сказать было ничего. Признание само по себе давалось нелегко, да и