Аркадий замолчал, отвернулся. Достал пачку сигарет, вытащилодну, потом не торопясь вытащил коробок, чиркнул спичкой, закурил. И толькозатем сказал:

— Я ведь вам объяснил, у меня дети. И, кроме меня, их некомукормить.

— А я вам пообещал, что, кроме меня, никто не узнает имячеловека, которого вы подозреваете в совершении этого преступления, — продолжалнапирать Дронго. — У Миронова тоже остался ребенок от первого брака. И вдова,которая тоже, кажется, ваша хорошая знакомая.

Глинштейн продолжал курить, мрачно размышляя. Дронго явнозадел его за самое больное место, и он теперь мучился, не зная, что делать.

— Скажите мне имя, и я сразу уйду, — вдруг предложил Дронго,— никто и никогда не узнает, от кого я узнал имя. Мне нужно знать его имя.Человека, которого подозреваете лично вы.

— Для чего? — горько спросил Аркадий. — Хотите поиграть вДон Кихота? У вас ничего не получится. Если я не ошибаюсь, то за спиной этогочеловека стоят очень мощные силы.

— Неужели вы думаете, что я настолько наивен? — спросилДронго. — И если бы за моей спиной не было бы не менее мощных сил, я рискнул быввязаться в такую драку? Вы ведь сами говорили о крысоловах. Может, драка идетуже давно, и я тоже представитель крысоловов, которые хотят победить в тесномпространстве металлического ящика, который все называют телевизором. Вам такаямысль не приходила в голову? Посмотрите на меня внимательно, Глинштейн, может,и меня тоже нужно кому-то бояться?

Аркадий ошеломленно взглянул на сидевшего перед нимчеловека. И увидел холодный жесткий взгляд убийцы. Он не мог ошибиться. Сидящийперед ним человек действительно был крысоловом. И возможно, более страшным, чемтот, кого он боялся.

— Я напишу его имя на салфетке, — оглянулся по сторонамАркадий, — а вы вернете мне салфетку, как только прочтете имя. Сразу.

— Хорошо, — кивнул Дронго.

Аркадий достал ручку, вздохнул и быстро написал фамилию,закрывая салфетку пополам и протягивая ее Дронго. Тот раскрыл, прочел фамилию ипротянул салфетку обратно своему собеседнику.

— Спасибо, — сказал, поднимаясь, Дронго. — За обед язаплачу. Можете спокойно доедать наши устрицы. До свидания.

И он вышел из ресторана, оставив на столике деньги.Ошеломленный Аркадий засунул салфетку к себе в карман и больше не притронулся кжирным устрицам, действительно мастерски приготовленным поваром итальянскогоресторана «Бельфиори».

В офис компании они приехали к вечеру. Все еще находились насвоих рабочих местах, когда Александр Юрьевич стремительно прошел к себе вкабинет в сопровождении своего начальника службы безопасности. Испуганная Зинане успела даже понять, что произошло, когда оба прошли в кабинет. Через минутуоттуда раздался грозный голос Александра Юрьевича:

— Пригласи ко мне Кирилла Головкина.

Вызвав к себе начальника отдела развития, президент компаниираспорядился, чтобы из здания никого не выпускали. Охрана перекрыла вход,опуская стальные жалюзи и закрывая входные двери. В этот момент к зданиюподъехал Павел Капустин, и он был последним, кого охрана впустила в здание.Ничего не понимающий Капустин вошел в здание, не догадываясь, отчего вокругсуетятся вооруженные охранники, закрывшие двери, и всюду раздается испуганныйшепот сотрудников.

«Может, опять покушение?» — тревожно подумал Павел.

В кабинет Александра Юрьевича позвонила Женя. Она былавстревожена долгим отсутствием Хозяина. После неудачного покушения на него онабеспокоилась всякий раз, когда он исчезал надолго. Позвонив ему по прямомутелефону, она взволнованно спросила:

— Где ты пропадал столько времени?

— Это неважно, — ответил Александр Юрьевич, — я поговорю стобой позже. До свидания.

Он положил трубку, в нетерпении постучав пальцами постолику. В его апартаментах переодевался в новый костюм Константин Гаврилович,уже успевший приказать принести из его кабинета парадный костюм, который оннадевал в случае приезда важных гостей.

— К вам Головкин, — доложила Зина.

— Пусть войдет, — разрешил Хозяин.

Константин Гаврилович переложил пистолет в правый боковойкарман и прошел к двери, чтобы усесться на один из стульев. В кабинет вошелмолодой, энергичный Головкин. Он, как всегда, улыбался. Это был оченьпредприимчивый тридцатилетний экономист, которому покровительствовал сампрезидент компании. Головкин делал головокружительную карьеру, став к тридцатигодам начальником отдела одной из самых мощных компаний страны. Он уже успел защититькандидатскую диссертацию и теперь заканчивал докторскую, над которой работал повечерам. Александр Юрьевич по-настоящему хорошо относился к своему выдвиженцу ипоэтому особенно болезненно переживал его предательство.

Головкин был одет в строгий костюм от Ботани. У него еще небыло таких денег, чтобы носить наряды от Версаче или Кристиана Диора. Поэтомуон предпочитал костюмы добротного покроя и стиля от средней американской фирмы.Он вошел в кабинет и, улыбаясь, прошел к большому столу президента, селнапротив него.

— Добрый вечер, Александр Юрьевич, — сказал он, — вы менявызывали?

— Вызывал, — отрывисто бросил Хозяин. — Ты сколько у насработаешь, не считал?

— Уже четыре года, — улыбнулся Головкин, — а почему вы спрашиваете?

— Четыре года, — повторил Александр Юрьевич, — значит, целыхчетыре года. И все это время я не мог разглядеть, какой человек у нас работает.

Головкин все еще считал, что его вызвали, как обычно — длятого, чтобы похвалить. Он даже не подозревал, зачем именно его сюда позвали.Может, решили повысить, мелькнула у него мысль.

— Я всегда ценил ваше ко мне отношение, — подчеркнутолюбезно сказал он.

— Не всегда, — вдруг сказал Хозяин, — не всегда.

Сзади послышалось чье-то ворчание, и Головкин, все ещеничего не понимая, оглянулся, с испугом увидев сидевшего у входа КонстантинаГавриловича. И внезапно по его лицу все понял. Он затрясся всем телом, по лицупошли красные пятна.

— Сука, — гневно сказал Александр Юрьевич, брезгливо глядяна него, — продал меня, сука.

Головкин еще раз оглянулся и увидел, что КонстантинГаврилович поднялся со своего места. Этого он уже не выдержал. Он упал наколени.

— Простите, — заплакал он, — простите меня. Я не хотел… Я немог… Я не хотел… Меня заставили…

— Кто заставил? — быстро спросил Константин Гаврилович,поняв, что надо воспользоваться этой ситуацией.

— Они, они заставили, — плакал Головкин, размазывая слезы полицу.