– Я же вам сказала – лейтенант Синицына, ответиладевушка без прежней уверенности, – и пожалуйста, обращайтесь ко мне на«вы».

– Тогда документик покажите, пожалуйста, насмешливопроговорил журналист, – или дома забыли документик? Девочка, кого тыхочешь обмануть? Да я старый газетный волк, я людей насквозь вижу! Что, я ментане узнаю? Мент, он и в юбке мент!

Лена на мгновение смешалась.

Николай повернулся к буфетчице и крикнул:

– Лерочка, сделай мне еще пятьдесят грамм!

Воспользовавшись этим мгновением, Лена выплеснула свойконьяк в стоявший рядом с ней аквариум.

Николай снова повернулся к ней, увидел пустую рюмку, и в еговзгляде мелькнуло уважение.

– И даме тоже сделай! – крикнул он через плечо.

– Ну, так кто же ты такая, лапочка? – сноваспросил он, понизив голос. – Колись по-быстрому! Дочка этого профессора?

– Как… как вы… как вы догадались? – Лена оченьнатурально изобразила удивление.

– Котик, – Николай улыбнулсяснисходительно, – поживешь с мое… я ведь – газетчик, а это значит – ипсихолог, и детектив; и писатель, и все в одном, так сказать, флаконе…

«Ну, распустил хвост! – подумала Лена. – Так,глядишь, и что-нибудь полезное выболтает».

Вслух она сказала:

– Значит, у вас не только три имени, но и профессиитоже три?

– Гораздо больше, солнышко, гораздо больше! –промурлыкал Николай, положив ладонь ей на руку.

Лена осторожно высвободила руку из липких пальцевжурналиста.

В это время, призывно виляя бедрами, к их столику подошлабарменша и поставила на столешницу две полные рюмки.

– Спасибо, Лерочка, – Николай всем корпусомповернулся к тетке и увесисто шлепнул ее пониже спины, – спасибо, цветокдушистых прерий!

Одна ты понимаешь ранимую душу журналиста!

– Уймись, ты, ранимая душа, – беззлобноусмехнулась тетка и вернулась к себе за стойку.

Воспользовавшись тем, что Николай отвлекся, Лена вылилавторую рюмку в аквариум и сделала вид, что пьет.

Журналист повернулся к ней и с уважением уставился на пустуюрюмку в ее руке.

– А ты молодец, – проговорил он, – обогналастарого газетного волка… надо нагонять…

С этими словами он лихо опрокинул вторую рюмку. Глаза у негонесколько затуманились.

– Чур, теперь я заказываю, – Лена встала и,старательно изображая несколько нетвердую походку, задевая столы и чуть неуронив подвернувшийся на пути стул, направилась к бару за следующей порциейгорючего.

Барменша взглянула на нее с любопытством, но ничего несказала и налила коньяк.

Вернувшись к столу, Лена поставила коньяк перед журналистоми села, имитируя легкую степень опьянения.

– Ну что, зайчик, – заговорил Николай, подняврюмку, – решила, говоришь, за папочку вступиться? Брось, дохлое дело! Темболее что выборы давно прошли… поезд ушел, ту-ту!

– Не в выборах дело, – возмущенно проговориладевушка, – дело в его добром имени!

– Доброе имя! – журналист оглушительно захохотал,откршувшись на спинку стула и прикрыв глаза. – Доброе имя! Да мы, котик тымой пушистый, живем уже даже не в двадцатом, а в двадцать первом веке, а ты всееще мыслишь категориями девятнадцатого!

Лена, пользуясь тем, что Николай, увлеченный своимиразглагольствованиями, не следит за ней, выплеснула в аквариум следующую рюмку.Ей показалось, что рыбки ведут себя как-то странно плавают по синусоиде ипостоянно натыкаются на прозрачные стенки.

– Доброе имя! – повторил корреспондент,отсмеявшись и проглотив свой коньяк. – Надо будет запомнить, ребятамрасскажу это ведь смешнее любого анекдота!

– У отца больное сердце! – с чувством проговорилаЛена. – Он после вашей статьи тяжело болел!

– А с больным сердцем нечего лезть в политику, –назидательно проговорил Николай, – политика – это потяжелее, чем большойспорт!

Требуется абсолютное здоровье, как у космонавта…

Язык бравого журналиста уже слегка заплетался. Чтобызакрепить и усилить достигнутый эффект, Лена принесла еще две рюмки и чуть несилой влила коньяк в Николая.

Неожиданно он рассмеялся:

– А она тоже хорошо пила… прямо как ты…

– Кто? – удивленно спросила девушка.

– Ну, она… та баба, которая… ух, шикарная телка! Немоего… блин… поля… ягода…

Он говорил уже с заметным трудом, и Лена подумала, не переборщилали она с дозой алкоголя, но вдруг журналист оживился и снова повторил:

– Шикарная телка!

– Да про кого ты говоришь? – переспросила Лена.

– Тс-с! – Николай огляделся по сторонам и приложилпалец к губам. – Она велела никому… ни одной живой душе не говорить, чтоэта статья заказная… про профессора, блин…

Неожиданно он уставился на Лену и выпучил глаза:

– Так это же про папашку твоего! Ну, блин, история!

– Расскажи, что за история? – тихо переспросилаЛеня, придвинувшись к журналисту. – И про какую женщину ты говоришь?

– Крутая баба! – повторил Николай.

– Ну что ты все одно и то же твердишь – крутая дашикарная! Имя-то у нее есть, у этой твоей крутой и шикарной?

– А как же? – Николай состроил обиженнуюгримасу. – И имя, и отчество… вот только я… забыл.

– он прижал пальцы к виску, и по его лицу пробежаласудорога – видимо, с таким напряжением пытался он вспомнить забытое имя, –отчество такое… особенное…

– Теодоровна? – подсказала Лена.

– Во-во! ??? журналист обрадовался. – Точно,вспомнил, Ольга Теодоровна! Надо же такого папочку заиметь! Нет чтобы просто,как у людей Федоровна… «Только, – говорит, – никому, ни одной чтобдуше…» – Николай испуганно прижал ладонь ко рту. —Ну вот, а я тебе про неерассказал… ну, тебе можно, ты человек не посторонний…

Вдруг глаза Николая расширились, он с изумлением смотрел начто-то у Лены за спиной.

Девушка обернулась и проследила за его взглядом.

Николай смотрел на аквариум.

На него действительно стоило посмотреть.

Одна рыбка явно решила покончить жизнь самоубийством. Онараз за разом разгонялась и выскакивала из воды, потом шлепалась обратно иначинала все сначала.

Еще одна золотистая рыбка на самом дне аквариума стояла наголове. Это выглядело особенно уморительно, потому что несчастная рыба не моглаудержать равновесие и раскачивалась, как дерево на ветру.