И вдруг все волшебно случается: кукла ожила! Она двигается,она совершенно послушна его мыслям и той горячей волне, что бежит к ней, бежитпо его руке… Вот она доверчиво поднимает к нему лицо, прижимает к сердцу узкуюладонь с тонкими подвижными пальцами… Он чувствует, как бьется у нее сердце!Еще мгновение – и она что-то произнесет!

Но Казимир Матвеевич сердится и кричит:

– Не отвлекайся! Играй по моим интонациям. Ходи, ходи,а не летай! Не чувствуешь пола!..

* * *

До середины девяностых годов посадочная полосаЮжно-Сахалинского аэропорта не была приспособлена для приема больших реактивныхсамолетов. До Хабаровска летали два Ил-18, оттуда – с дозаправкой в Новосибирскеили Красноярске – добирались до Москвы. А там – лети куда хочешь. Хоть и воЛьвов.

Возвращение после летних отпусков в конце августа быломучительным: в случае непогоды пассажиры застревали в Хабаровске на несколькосуток; ночевали в аэропорту, вповалку на чемоданах и узлах… Но другого пути «напросторы» – как говорил дядя Саша, – великой державы», увы, не было.

Именно дядя Саша, время от времени летавший в Хабаровск накакие-то свои конференции, согласился прихватить Петю с собой и даже посадитьего в тамошнем аэропорту на московский рейс, пристроив к какой-нибудь душевнойпопутчице до Львова. И руками развел: «Ну а далее я бессилен…»

Ну, а далее Петю должна была встретить любимая Бася, могучаяи великая Бася, которая, собственно, и прислала денег на билет (шутка ли:Катиному «хвопчику» девятый год, а она его только на карточках и видала!).Бася, которая мало что соображала в нормальной советской жизни, у которой то идело крали на базаре кошелек, сама должна была приехать встретить «своегомальчика», при этом не перепутав аэропорт с вокзалом, не перепутав рейсы и неперепутав мальчика.

Мама от радости плакала, будто именно ей предстояла встречас родным городом и родной душой, к которой так хотелось припасть, разрыдаться,как в детстве, и рассказать наконец все, о чем молчала в посторонних шумахмеждугородних звонков.

Пятилетней Катя осталась без матери, и отец – хозяинмебельной фабрички, мужчина видный, серьезный, «краснодеревщик с репутацией»(так и на вывеске указывалось) – вдруг удивил и шокировал соседей своимвыбором: не то что в дом взял для хозяйственных и прочих нужд, а прямо-такиженился на Глупой Басе, нелепой оглобле, слишком простой, слишком доброй, чутьли не юродивой. И не прогадал: оказалась привязчивая детская душа, исполненнаятакой благодарности к своему внезапному мужу и такой истовой нежности кдевочке, что и обшивала, и обстирывала, и выкармливала ее самым вкусненьким, идо пятнадцати лет самолично купала Катю в ванне.

Вот только счастливая Басина жизнь продолжалась недолго,совсем как в сказке: три года. Сначала мебельная фабричка, а по сути,мастерская Якова Желеньского была прибрана к рукам новой расторопной властью, ихотя и предложено ему было остаться в ней рядовым столяром, и он как будто исмирился, но с сердечным отчаянием, видимо, не совладал: на третье утро новойрабочей карьеры умер в своем бывшем кабинете, обставленном собственноручносделанной мебелью; мгновенно умер, не успев сменить сюртук на рабочий халат.Только руку со шляпой занес – повесить на вешалку – и упал во весь свой немалыйрост.

А затем их большая квартира на Пекарской тоже пригодиласькакому-то новому начальству, так что Бася, прихватив девочку, вернулась к себев дворницкую, в дом на Саксаганского, совсем недолго пробыв пани Желеньской.

…Подарки Катя копила месяца два, хотела бы с сыном прислатьБасе весь дефицит, что получилось достать через знакомую продавщицу, ноудерживал вес: самолет – он-то взлетит, а вот ребенок как потащит на всех этихпересадках? И все же, увидев очередную «чу-у-удную» скатерку, она загоралась,бежала одалживать десятку у соседей, бежала очередь занимать и только потомпокаянно спрашивала сына:

– Петруша… вот еще скатерка, а? Грамм триста,четыреста… Все ж и это вес. Потянешь?

Он отвечал:

– Да ты что, я сильный, вот, смотри, – и закатывалрукав рубашки: на руке-палочке и вправду нарос твердый желвачок мышцы.

И все сложилось, несмотря на попутные драмы: накануне походаза билетом в кассу Аэрофлота выяснилось, что Ромка, бес, умудрился унюхатьзаветный тайник с Басиной передачкой (в уголке старого пододеяльника, в баке сгрязным бельем), которую он и просадил с кем попало дней за пять, в «Пивбаре»да «Чарочной».

И если б не семья все того же дяди Саши…

Тем же вечером, как обнаружилась пропажа, в дверь аккуратнопостучали, затем постучали сильнее – Катино горе оглушало ее самое, –наконец просто толкнули дверь и вошли: маленький мушкетер с бородкой и усами иего дородная жена Тамара. Сели рядком на диване в столовой, и тетя Тамара – оназадолго раздувала пары – горячо воскликнула:

– Катя, ваших рыданий слышно в Хабаровске, а не толькочто из окна кухни! Да что ж это такое! Посмотрите на себя! Вы были красавица,что он с вами сделал?

Тогда дядя Саша повел рукой, деликатно, но решительноотстраняя жену с ее восклицаниями, и мягко проговорил:

– Вот тут деньги, Катя. Будете отдавать частями, сполучек… как удастся.

* * *

Тот первый полет Петя помнил смутно, уж очень волновался:мелькнула далеко внизу полоска суши, лепестки корабликов, и затем иллюминаторзаволокло ледяным на вид, но кипящим туманом, вынырнув из которого мальчикувидел бесконечную равнину пенистых облаков, похожих на штормовое море… А потомуже был только бумажный пакет с кошмарным запахом, куда его выворачивало ивыворачивало до дна, так что дядя Саша, бегающий с этими пакетами в туалет иобратно, с тревогой глядел на белое лицо мальчика, бормоча: «И куда ж это ты,милый, дальше эдак полетишь?»

Но – ничего, ничего, долетел в конце концов… Красиваякудрявая тетенька с яркими губами, – «душевная попутчица», которую дядяСаша умолил проследить за ребенком, – вывела измученного Петю в залприлета Львовского аэропорта, и едва он отпрянул от вида толпы за металлическимбарьером, как из нее, топая ногами в мужских штиблетах и всех расталкивая, скриками: «Пётрэк, Пётрусю!!!» – высокая, костистая, седая, с байковым одеялом,как с солдатской скаткой на плече, – вылетела Бася.

Ничего не поняв в объяснениях насмешливого зятя Веры Леопольдовны,она для надежности приехала в аэропорт еще вчера, с этим байковым одеялом, накотором и проспала на полу всю ночь, очень даже неплохо, с утра уже встречая ивстречая пассажиров всех рейсов, пока огнедышащим сердцем не углядела «своего»…

Жила она в однокомнатной полуподвальной квартире наСаксаганского, в доме, какие называли здесь «польский люкс». Когда-то это быладворницкая – довольно большая комната, в которой еще Катя выросла. Потомжилищная контора потеснила комнату, ужав ее до квартирки, встроив туалет иванну, и даже кухонную плиту. В квартирке всегда было полутемно, но не из-замаленьких окон вверху, а из-за множества кадок, горшков и горшочков с самыминевообразимыми цветами, фикусами, плющами и карликовыми пальмами. Растениясвешивались с потолка и с комода, стояли вдоль стен на полу, теснились нашкафу, ветвились в изголовье могучей двурогой кровати (единственного творенияЯкова Желеньского, которое Басе удалось спасти из квартиры на Пекарской) ипримостились даже на краешке ванны. Они вытягивались, кудрявились и расцветалипод «зеленой» Басиной рукой, творящей всему живому, занявшему чуть не всюплощадь квартиры, любовь и ласку с поистине божьей мощью первых дней творения.