«Я все понимала не так, как следует, – страдая, говорила она себе. – О, если бы я была молодой, сильной, красивой девушкой! Он пожертвовал столь многим, его жертва неизмерима!»

На самом деле все было, конечно, не так. Он всегда поступал так, как сам того хотел, делал то, что ему нравилось, и так, как ему было удобно. Эмили Фокс-Ситон была милым созданием, ей было всего тридцать четыре года, и пока Алек Осборн находился на другом конце земного шара, вопрос о собственном сыне-наследнике не очень его заботил.

Но близость Осборнов заставила его занервничать. А если у них родится сын, он будет беспокоиться еще сильнее. Поэтому он был в какой-то степени даже рад перспективе отъезда из Англии по некоему важному делу.

Он поговорил об этой перспективе с Эмили, и она поняла, что поскольку маршрут и длительность его поездки не имеют четких рамок, она его сопровождать не сможет.

– В браке имеется один недостаток, – сказал он.

– Я… Я могу его каким-то образом исправить? – осведомилась Эмили.

– Нет, хотя именно вы несете за него ответственность. Люди вообще редко способны исправить те недостатки, за которые отвечают. Вы приучили меня скучать по вам.

– Я – что?! – вскричала Эмили. – О, как я счастлива!

Она была так счастлива, что посчитала своей обязанностью поделиться счастьем с теми, на чью долю выпало меньше радости. Она была невероятно добра к Эстер Осборн. Редкий день проходил без того, чтобы какой-то из экипажей Уолдерхерста не останавливался у порога Псовой фермы, чтобы отвезти Эстер к Эмили. Иногда она сама заезжала за миссис Осборн, и они отправлялись на прогулку. Иногда посылала за ней, приглашая на ленч или чтобы провести день или вечер в Полстри. Ее интерес к молодой женщине перерос в привязанность. Эстер интересовала бы ее, даже если бы не было особой причины для симпатии и сочувствия. У Эстер находилось множество новых и интересных тем для разговора. Эмили нравились ее рассказы о жизни в Индии и необыкновенные и зловещие истории о местных жителях. Она была зачарована Амирой, чьи вдетые в нос кольца и туземные одеяния вкупе с таинственным смуглым лицом, молчаливостью и мягкими, скользящими движениями вызывали в слугах Полстри благоговейный страх.

– Она, миледи, ведет себя очень достойно, хотя и на свой иностранный манер, – говорила Джейн Купп. – Но иногда она так смотрит, вроде как искоса, что мне становится не по себе, я уже не раз это замечала. Говорят, она знает разные вещи, будущее предсказывает, умеет творить всякие заклинания, готовить любовные напитки. Но рассказывает об этом только под большим секретом.

– Она очень верная служанка, – ответила Эмили. – И очень предана миссис Осборн.

– Уверена, так оно и есть, миледи. Я читала в книжках о преданности черных. Они куда вернее и преданней, чем белые.

– И все же вряд ли более преданные, чем некоторые белые, – с улыбкой произнесла леди Уолдерхерст. – Уверена, что Амира не более преданная, чем ты.

– О, миледи! – воскликнула раскрасневшаяся от удовольствия Джейн, – Надеюсь, это так. Я бы не перенесла мысли, что она преданнее меня!

Экзотическая личность Амиры подогревала воображение обитателей гостиной для слуг, здесь о ней только и говорили, как и о самих Осборнах. Эти рассказы переплетались с рассказами об Ост-Индии личного камердинера Уолдерхерста, который повидал мир. Здесь также обсуждались увлечения капитана Осборна, который был завзятым спортсменом, из тех, кто могли рыбачить, охотиться, стрелять весь день напролет, предпочитали простую пищу и сладко спали по ночам. Всем этим занятиям он мог предаваться в любое время года и именно такой жизни и желал. Вот так должен был бы жить человек, подобный Уолдерхерсту! Природа скроила Осборна по образцу типичного английского землевладельца. Индия, с ее чередованием жарких и дождливых сезонов, не могла предложить ему ничего подобного, и он проклинал каждый проведенный в ней час. На жаре его сангвинический темперамент вскипал. А на Псовой ферме он вскакивал с постели ранним утром, нырял в подготовленную для него бадью с водой, из которой выскакивал полный жизненной энергии. Сам воздух, вливавшийся сквозь старинные, оплетенные плющом окна, был полон здоровья.

– Святый Боже! – кричал он Эстер через приоткрытую дверь ее комнаты. – Что за утро! Чувствуешь, что живешь, чувствуешь, как кровь бежит по жилам! Мне все равно, что дождь, что вёдро, не могу усидеть взаперти! Готов гулять по любой погоде, по сухой траве, по мокрой, под деревьями, с которых каплет или не каплет! Только вспомню, как лежал по ночам в этой жуткой жаре, язык набок, спать невозможно, да еще это опахало мерзкое шуршит! Это все равно как в раю вспоминать об аде!

– В раю нам жить недолго, – как-то ответила ему Эстер с горечью. – Нас ждет ад.

– Черт побери! Не напоминай! – прорычал он.

У него была привычка отгонять от себя воспоминания и мысли, способные отравить сиюминутное удовольствие. Когда он вышагивал по заросшим вереском пустошам, ломился сквозь кустарники, он не мог думать ни о чем, кроме как о своем шансе – да, о великом шансе! Когда человеку, и так не самому крепкому, уже пятьдесят четыре или пятьдесят пять, шансы возрастают многократно!

Но когда вот так шагаешь и часами думаешь об одном и том же, невелика радость случайно наткнуться на Уолдерхерста верхом на своем кауром жеребце. Уолдерхерста, прямого, словно палку проглотил, небрежно приветствующего тебя поднятием хлыста к шляпе. Столь же противно возвращаться к себе на Псовую ферму, увидев, как по ведущей к Полстри аллее едет в двуколке румяная и ясноглазая леди Уолдерхерст, вся пышущая здоровьем и неподдельным интересом к окружающему миру.

Правда, в последнее время она не выглядела такой уж сияющей. Причина тому была вполне естественной, соответствующей обстоятельствам. Человек более пылкий, чем лорд Уолдерхерст, дважды бы подумал, прежде чем решиться на длительное заграничное путешествие и разлуку с молодой женой. Но лорд Уолдерхерст пылкостью не отличатся, к тому же взял в жены женщину, уверенную, что он все и всегда делает правильно – точнее, что все делается правильно, потому что он так решил. Его путешествие в Индию должно было продлиться несколько месяцев и носило дипломатический характер, он ехал с поручением, требовавшем прежде всего ответственности и представительности. Человек более яркий, но менее представительный в сугубо британском смысле слова, вряд ли мог бы сослужить правительству соответствующую службу.

Эстер обратила внимание на то, что сияние Эмили несколько поблекло, а под глазами наметились мешки. Эмили с терпеливой улыбкой отмела всякие подозрения о недавних слезах. Она объяснила ситуацию, с восторгом упирая на особую ответственность миссии, грозящей на время разлучить ее с супругом. Ее безусловная вера в значимость интеллектуальных дарований Уолдерхерста, от которых зависело благополучие страны, была даже трогательной.

– Это ненадолго, – пояснила она. – А мы с вами будем видеться еще чаще. Я так рада, что вы здесь поселились. Вы же сами понимаете, как тоскливо без… – тут она прервала себя, стойко постаравшись сохранить улыбку. – Но я не должна об этом думать!