– Алек считает, что он должен быть твердо уверен в вашей безопасности, – сказала Эстер. – Поэтому каждый день объезжает Фаустину.

– Он очень добр ко мне, – ответила Эмили.

Эстер подумала, что Эмили выглядит немного нервной и возбужденной. Интересно, почему? Она перестала спрашивать об уроках верховой езды, казалось, она слегка утратила энтузиазм и интерес. То Алек тянул время, теперь она… Как-то это странно.

– Ваша лошадь так же безопасна, как пуховая перина, – заявил ей Алек, когда они пили чай на лужайке в Полстри. – Так что лучше начать заниматься, если вы хотите научиться ездить к возвращению лорда Уолдерхерста. А когда он должен вернуться?

Оказывается, он сообщил Эмили, что вынужден задержаться. Маркиз был раздосадован этим фактом: такое впечатление, что здесь для всех нарушение сроков – обычное дело, с раздражением писал он.

Эмили в тот день выглядела какой-то усталой и была непривычно бледна.

– Завтра я собираюсь съездить в город, – сказала она. – А по возвращению начнем.

Собираясь в обратный путь на Псовую ферму, Эстер спросила:

– Вас что-то беспокоит?

– Нет, нет, – ответила Эмили. – Вот только…

– Только что?

– Как хорошо было бы, если б он сейчас был здесь…

Эстер в задумчивости разглядывала лицо Эмили.

– По-моему, я впервые вижу женщину, которая бы так любила мужа, – сказала она.

Эмили стояла молча. Глаза ее медленно наполнялись слезами. Она не смогла бы выразить словами свое отношение к Уолдерхерсту. Это была огромная, несокрушимая и самая обыкновенная любовь.

В тот вечер она долго сидела у открытого окна своей спальни. Положив подбородок на руки, Эмили смотрела в темно-синее небо, усыпанное бриллиантовой пылью звезд. Ей казалось, что она никогда еще не видела столько звезд. Эмили ощущала необыкновенный подъем, ей казалось, будто она парит над землей. В последние две недели ее постоянно бросало от растерянности к благоговению, от надежды к страху. Ничего удивительного, что она побледнела, что на лице ее было написано волнение. На свете столько невероятных чудес, и она, Эмили Фокс-Ситон, нет, Эмили Уолдерхерст, кажется, сможет к ним приобщиться!

Она стиснула руки и словно потянулась вверх, в звездную ночь. По щекам ее покатились крупные слезы. На взгляд беспристрастного обозревателя у нее случилась истерика, а были для этого причины или нет – не суть важно. Она не пыталась сдержать слезы или хотя бы вытереть их, потому что не осознавала, что плачет. Она начала читать молитву, ту, которую выучила еще в детстве:

– Отец наш небесный, Отец наш небесный, да святится имя Твое, – шептала она.

Она прочла молитву до конца и начала снова. Она повторила молитву три или четыре раза и ее просьбы о хлебе насущном и прощении за прегрешенья заменяли собою те слова, которые она могла бы высказать, если бы умела выражать свои чувства. В ту ночь под темно-синим небом вряд ли бы нашелся кто-то, чья мольба, чье обращение к Господу было более смиренным, искренним и страстным.

– Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки веков. Аминь, аминь…

Она встала со своего места под окном и повернулась как раз в тот момент, когда в спальню входила Джейн Купп, неся на вытянутых руках подготовленное к завтрашней поездке платье. Джейн остановилась и в удивлении уставилась на нее.

– С вами все в порядке, миледи? – испуганно спросила горничная.

– Да, – ответила леди Уолдерхерст. – Да, Джейн, я думаю, все хорошо. Все очень хорошо. Нам завтра надо быть готовыми к самому раннему поезду.

– Конечно, миледи, обязательно.

– Я тут подумала, – мягко, словно в забытьи, произнесла Эмили, – что если бы ваш дядюшка так не нуждался в вашей матушке, было бы хорошо, если бы она была здесь, с нами. Она такая опытная и такая добрая. Я никогда не забуду, как добра она была ко мне на Мортимер-стрит.

– О, миледи! – воскликнула Джейн. – Это вы были необыкновенно добры к нам!

Потом она не раз со слезами вспоминала, как ее светлость подошла к ней, взяла за руку и, как Джейн всегда говорила, «с этим ее чудесным выражением», произнесла:

– Но я всегда могу положиться на вас, Джейн. Я в вас очень верю.

– О, миледи! – снова воскликнула Джейн. – Мне так радостно это слышать! Я за вас жизнь отдам, истинная правда!

Эмили снова села. На лице ее блуждала робкая улыбка.

– Все верно, – сказала она, и Джейн Купп поняла, что она опять о чем-то задумалась.

А потом тихо, словно обращаясь к самой себе, леди Уолдерхерст произнесла:

– Надо быть готовым отдать жизнь за того, кого любишь. Это ведь такая малость, не правда ли?

Леди Уолдерхерст провела в городе неделю, Джейн всю эту неделю тоже оставалась с ней в доме на Беркли-сквер, который распахнул перед ними двери и принял их так, как будто они никуда и не уезжали. В гостиной для слуг царило оживление: здесь надеялись, что теперь жизнь будет повеселее, но Джейн Купп разочаровала тех, кто приставал к ней с расспросами: этот визит длительным не будет.

– В следующий понедельник мы возвращаемся в Полстри, – объяснила она. – Миледи нравится в деревне, она очень любит Полстри, что неудивительно. Она уж точно не будет дожидаться возвращения его светлости в Лондоне.

– Мы слышали, – сказала одна из служанок, – что ее светлость очень по-доброму относится к капитану Осборну и его жене, и что миссис Осборн пребывает в деликатном положении.

– Куда лучше бы, если б такое деликатное положение случилось в нашей семье, – брякнула одна из особо бойких служанок.

Джейн Купп хранила молчание.

– А правда ли, – продолжала бойкая служанка, – что Осборны ее терпеть не могут?

– Правда в том, – сурово одернула ее Джейн, – что она к ним необычайно добра, и им следовало бы ее обожать.

– Ну а мы слышали, что они совсем даже и не обожают, – сказал самый рослый из лакеев. – Что совсем не удивительно. Будь она помоложе, могла бы здорово утереть этому капитану Осборну нос. А ей все-таки уже за тридцать.

– Не наше это дело, – строго произнесла Джейн, – обсуждать, кому за тридцать, кому за сорок, а кому за пятьдесят. Это наш хозяин, а он, маркиз, выбрал ее, хотя там были две совсем молоденькие красотки.

– Ну что же, по правде говоря, – согласился рослый лакей, – я б и сам выбрал именно ее, она хорошая женщина.

Леди Мария собиралась отправиться с визитами на север, однако выкроила время и прибыла отобедать с Эмили.

Старая дама пребывала в отличной форме. У нее имелось собственное мнение по ряду вопросов, некоторые из них она намеревалась обсудить, некоторые же решила оставить при себе. Она поднесла к глазам оправленный в золото лорнет и внимательно оглядела Эмили.