недугу тоски, как интроверты, которые, оглядывая великолепное полотно мира перед собой, уныло моргают и вперяют взгляд в пустоту внутри себя. Но давайте не будем воображать, будто несчастье интроверта как-либо сопряжено с величием.

Предположим, есть два устройства затейливой конструкции, специально придуманные для превращения свинины во вкуснейшие сосиски. Одно устройство сохраняет прежний энтузиазм и продолжает выдавать на-гора сосиски; а другое говорит: «Зачем мне свинина? Мои собственные труды куда интереснее и замечательнее любой свинины». Это устройство забывает о свинине и принимается исследовать собственный внутренний мир. В отсутствие естественной пищи оно перестает функционировать, а чем тщательнее изучает себя, тем пустее и глупее кажется самому себе. Все хитроумное оборудование, посредством которого производилось восхитительное преображение свинины в сосиски, простаивает, и устройство начинает теряться в догадках относительно своего предназначения. Это второе устройство схоже с человеком, который утратил энтузиазм, тогда как первое напоминает человека, сохраняющего его. Человеческий мозг – загадочная штука, способная комбинировать поступающие в него сведения самым причудливым образом, но без подпитки из внешнего мира мозг бесполезен; в отличие от машин, о которых говорилось выше, он должен самостоятельно обеспечивать себя сырьем, поскольку события превращаются в опыт лишь благодаря интересу, который мы к ним испытываем (если интереса нет, события нам безразличны). Следовательно, человек, чье внимание обращено вовнутрь, не находит ничего интересного, а тот, чье внимание направлено вовне, даже в те редкие мгновения, когда он исследует свою душу, имеет в распоряжении богатейший и любопытнейший ассортимент ингредиентов, которые разделяются и сочетаются в прекрасные и содержательные узоры.

Формы энтузиазма поистине неисчислимы. Можно вспомнить, как Шерлок Холмс поднял шляпу, на которую случайно наткнулся на улице. Бегло ее оглядев, он поведал, что владелец шляпы пустился во все тяжкие под влиянием спиртного, а его жена уже не привязана к мужу, как раньше[73].

Человеку, которому случайные предметы сулят столько открытий, жизнь никогда не покажется скучной. Вы только подумайте: сколько всего можно увидеть во время прогулки по сельской местности! Кого-то интересуют птицы, другой увлечен растительностью, третьего привлекает геология, четвертого – сельское хозяйство, и так далее. Все на свете интересно, если у человека есть интерес, и, при прочих равных условиях, тот, кому что-либо интересно, лучше приспособлен к миру, нежели человек без интереса.

Опять-таки сколь многообразно отношение людей к своим собратьям и ближним! Кто-то в течение долгой поездки на поезде будет полностью игнорировать попутчиков, зато другой внимательно всех изучит, проанализирует характер каждого, мысленно выдвинет обоснованную догадку о жизненных обстоятельствах окружающих его людей и, может быть, даже сумеет узнать сокровенные тайны кого-то из них. Люди отличаются друг от друга в отношении к окружающим настолько же, насколько различаются в своих утверждениях по поводу других. Некоторые считают почти всех вокруг скучными, а иные быстро и легко проникаются дружескими чувствами к собеседникам, если, конечно, не имеется некоей убедительной причины ощущать себя иначе. Возьмем те же путешествия: некоторые объездили много стран и везде селились в лучших гостиницах, но питались ровно той же едой, которую употребляли дома, общались ровно с теми же праздными богачами, с какими обыкновенно пересекались дома, и вели разговоры на те же темы, какие обычно обсуждали у себя дома за обеденным столом. По возвращении они в лучшем случае испытывают облегчение, покончив со скукой дорогостоящих перемещений. А другие, странствуя по свету, видят характерные особенности, заводят знакомства с людьми, типичными для той или иной местности, подмечают все любопытное, будь то с исторической или социальной точки зрения, едят местную еду, перенимают местные обычаи – и возвращаются домой с новым запасом приятных впечатлений, которые помогут скоротать зимние вечера.

Во всем многообразии ситуаций человек, обладающий любовью к жизни, будет иметь преимущество перед тем, у кого ее нет. Даже неприятный опыт способен приносить такому человеку пользу. Мне довелось обонять запах китайской толпы и сицилийской деревни, и я этому рад, однако не стану притворяться, будто сей опыт доставил мне удовольствие в момент его переживания. Авантюристов привлекают кораблекрушения, мятежи, землетрясения, пожары и прочие малоприятные события – при условии, разумеется, что эти события не слишком вредят их здоровью. При землетрясении, например, они восклицают: «Значит, вот на что похоже землетрясение!», и им приятно, их опыт пополняется новым знанием о мире. Будет ошибочным утверждать, что такие люди ничуть не зависят от милостей судьбы: ведь случись им пострадать физически, они, по всей вероятности, утратят энтузиазм, хотя тут возможно, конечно, всякое. Я знавал людей, многие годы страдавших от мучительной болезни, однако сохранявших любовь к жизни едва ли не до последнего дня. Некоторые разновидности физических недугов приглушают энтузиазм, но отнюдь не все. Не знаю, способны ли нынешние биохимики провести различие между этими недугами. Быть может, с дальнейшим развитием биохимии мы получим таблетки, которые обеспечат нам интерес ко всему на свете, но пока мы можем лишь анализировать свои наблюдения, пытаясь понять, почему одни люди интересуются буквально всем, а прочие не проявляют интереса ни к чему.

Иногда энтузиазм носит общий характер, но иногда становится специфическим. Я бы даже сказал: очень специфическим. Поклонники Борроу могут припомнить одного из персонажей романа «Цыган-джентльмен»[74]: он потерял горячо любимую жену и какое-то время думал, что жизнь утратила всякий смысл. Но затем заинтересовался китайскими надписями на чайниках и коробках с чаем, проштудировал франко-китайский словарь, предварительно изучив французский язык, постепенно сумел перевести эти надписи и тем самым обрел новый интерес к жизни, хотя никогда не использовал свое знание китайского для каких-либо иных целей.

Я знавал людей, целиком поглощенных стремлением узнать побольше о гностической ереси[75], а также тех, чьи интересы сводились к сопоставлению рукописей и ранних изданий Гоббса. Практически невозможно угадать заранее, каковы интересы того или иного человека, однако мы знаем, что эти интересы есть практически у всех; и когда такой интерес в человеке пробуждается, жизнь перестает быть скучной и однообразной. Правда, узко специфические интересы кажутся менее удовлетворительными источниками счастья, поскольку они едва ли в состоянии занять все свободное время, и всегда существует опасность того, что рано или поздно человек обретет полное знание по конкретной теме, составляющей его текущее увлечение.

Следует напомнить, что в число наших едоков за обеденным столом мы включили обжор-чревоугодников, которых вовсе не намеревались хвалить. Читатель может подумать, что ревностный человек, объект нашего восхищения, ничем не отличается, по сути, от чревоугодника. Настала пора попытаться провести разделительную черту между этими двумя типажами.

В древности, что общеизвестно, умеренность признавалась одним из главнейших достоинств человека. Под влиянием романтизма и французской революции умеренность