Пастушок попробовал и – о, счастье! – стадо вновь послушно зашагало следом за ним, да как бы не охотнее прежнего. «Еще бы! – простодушно решил Чарли. – Даже глупым овцам и то приятнее идти под мелодию, играемую не на жалкой деревянной, а на серебряной дудке».

При всех внешних разительных отличиях, новая дудка имела одно сходство с прежней – точно также порою отказывалась звучать. Но учитывая, что это происходило лишь изредка, к тому же, как сказал Бэкон, именно паузы в мелодии и не позволяют овцам разбредаться по пути на пастбище и обратно, Чарли не очень-то расстраивался.

Монах по-прежнему периодически брал у пастушка его новую дудку, аккуратно возвращая ее на рассвете. Но как-то раз за ним пришли некие мрачные неразговорчивые люди в сутанах, забрали Бэкона из его небольшой хижины и куда-то увезли. Тогда мальчуган еще ничего не знал, но позже из разговоров жителей услыхал, что, оказывается, тот был страшным чернокнижником, а все его знания от дьявола, и в обмен на них монах продал свою душу.

Чарли стало страшно. Он не знал, как ему поступить, ведь Бэкон перед тем, как его увезли, улучив момент, попросил пастушка спрятать его рукописи, хранящиеся теперь в потайном месте. И что ему делать? Ведь если их владелец связался с искусителем, получается, и они от нечистой силы? Или нет?

Он долго колебался, но, вспомнив, как добр был к нему Бэкон, как он выручил его из беды, как дарил ему серебряные фартинги, решил, что на добро надо отвечать добром, даже если человек – несусветный злодей. Он перепрятал рукописи. И вовремя, потому что люди в сутанах еще дважды приезжали в их деревушку, всякий раз старательно обыскивая скромную хижину Бэкона, а когда обнаружили опустевший тайник монаха, очень разозлились. Однако, решив, что тот сам незадолго до ареста перепрятал их, жителей деревни они не беспокоили.

Прошел год, за ним другой, а монах не возвращался. Чарли изрядно подрос и от нечего делать, пока овцы спокойно щипали траву и не требовалось собирать их в стадо, чтобы вести за собой, подбирал на своей дудке одну мелодию за другой. Выходили они разными. Иные были веселыми, иные – грустными, а однажды случилось подобрать такую, что и у самого Чарли ноги помимо его воли пустились в пляс. Вся рубаха на спине взмокла, когда он, наконец, усилием воли заставил себя остановиться.

Своему увлечению Чарли предавался часто, включая и то время, когда овцы к вечеру отдыхали в хозяйских загонах. Но как-то раз он, сидя у себя в маленьком домике и наигрывая новую мелодию, придуманную днем, испуганно заметил, что подле лавки, где он сидел, собралось не меньше десятка мышей, завороженно уставившихся на пастушка. Он топнул на них ногой – бесполезно. Те ни на что не обращали внимания. Он перестал играть и схватился за палку, но едва звуки музыки прекратились, как мыши разбежались сами.

Чарли был смекалистым парнишкой. Связь между загадочным поведением мышей и новой мелодией он уловил быстро. Получалось все то же самое, как и с овцами. Почему? Ну-у, это слишком сложно, да и какая разница. Главное, они собирались. И с тех пор он стал частенько развлекаться таким образом, уже не боясь серого сборища на полу своей хижины.

Так прошел месяц и как-то раз он услыхал, как самая ворчливая жительница их деревни толстуха Рейчел на чем свет бранит этих неизменных спутников человеческого жилья за то, что те изгрызли у нее подвенечное платье, а ведь она намеревалась передать его своей старшей дочери, собиравшейся замуж. К ее жалобным воплям мгновенно присоединились голоса соседок, коим мыши причинили немало бед.

Тогда-то в голове пастушка и зародилась некая мысль. Проверил он ее этим же вечером. Выйдя из лачуги он заиграл свою новую мелодию. Вскоре возле его ног образовался пушистый серый ковер. Чарли неспешно отправился к околице и – о, чудо! – мыши последовали за ним. Получалось, он может увести их от деревни куда угодно.

Но не играть же ему все время, а стоило остановиться, как они, словно опомнившись, задавали стрекача, разбегаясь обратно по деревенским домикам. Хотя… Всего в двухстах футах от деревенской околицы протекала речушка. Если заранее приготовить небольшой плот и, наигрывая эту мелодию, отправиться прямехонько к нему, то можно, отплыв от берега, увлечь их таким образом за собой в воду. А там, утопив грызунов он, Чарли, запросто успеет вновь подгрести к берегу и высадившись, вернуться в деревню.

Соорудив плот, он, спустя три дня, дождавшись полнолуния, так и поступил. Мало того, вернувшись в свою лачугу он на всякий случай решил проверить, насколько качественно проделана работа и вновь заиграл на дудке. На сей раз на земляном полу никто не появился. Значит, сработано хорошо и он, довольно улыбаясь, лег спать, а следующим вечером еле сдерживался, чтобы не засмеяться, когда услыхал как жители удивленно судачат о том, куда подевались мыши.

Хотелось сказать правду, но он удержался. Тогда выяснится про дудку и кто-то непременно догадается, откуда она у него. А раз монах – чернокнижник, то и он, Чарли, получается что-то вроде его помощника. Бр-р, помощник колдуна. За такое точно по головке не погладят.

Прошло еще дня три и ему вдруг припомнилось, как толстуха Рейчел, костеря мышей, заявила, что не пожалела бы и серебряного пенни, если б кто помог ей извести этих маленьких серых тварей. Трудно сказать, сдержала ли бы она свое обещание, но как знать, как знать. А ведь пенни – это, как всем известно, целых четыре фартинга. И потом, она ведь в деревне не одна – есть и другие жители, а мыши досаждают всем.

Он полез в свой тайничок, где бережно хранил серебряные монеты, полученные от монаха. Было их немного: до десятка не хватало одного. Итого: два пенса и фартинг. Некоторое время он задумчиво глядел на них, затем убрал обратно, но сон так и не пришел к нему в эту ночь. Чарли думал.

А спустя месяц в славном городе Лондоне объявился юный паренек, клятвенно обещавший за ничтожную сумму в каких-то три пенса вывести из дома всех мышей. Если же жители всей улицы объединятся, тогда хозяину каждого дома придется заплатить всего по два пенса. Как он расправляялся с грызунами, никто не видел, ибо Чарли хорошо помнил про монаха. Не хватало самому прослыть колдуном! И он занимался этим очень рано, на рассвете, благо, привык вставать в эту пору. Лодка на пристани Темзы уже дожидалась его.

Со временем Чарли стал постепенно увеличивать цену, благо, платили охотно. Он поправился, обзавелся новой одеждой и привык спать вдоволь. Но к чести бывшего пастушка надо сказать, что он не почивал на лаврах, продолжая упражняться. Во-первых, сочинить новую мелодию само по себе доставляло ему удовольствие, а во-вторых…

Когда он как-то шел к реке, сопровождаемый мышиным эскортом, ему навстречу попалась здоровая черная крыса из числа тех, кто неизменно сопровождает мореходов, вольготно проживая в корабельных трюмах. Пробегая мимо, та остановилась, подняла голову, недовольно уставившись на Чарли, какое-то время прислушиваясь к мелодии, выводимой юношей, но вскоре потеряла к ней всякий интерес и потрусила по своим загадочным крысиным делам.

«А ведь если сыграть как-то по другому, то может, и на них подействует, как на мышей, – мелькнуло в мозгу Чарли. – Надо заняться». Он отловил себе крысу, посадил ее в железный ящик, чтобы та не смогла его прогрызть и убежать, и принялся часами наигрывать перед нею разные вариации на своей дудке. Не сразу – прошел целый месяц – но ему удалось подыскать нужное сочетание клапанов.