Значит, его сообщник или сообщница в этот момент положилипод балкон тряпку. Отчего ж тряпку, кровь выглядела бы гораздо впечатляюще… вотименно. Кровь — это уже намек на угрозу и милиции пришлось бы разбираться. Нет,ребята не дураки и все продумали. В первый момент я приняла тряпицу за кровь издорово испугалась, при этом мой рассказ вызвал недоумение даже у близкойподруги, а в милиции меня бы вовсе сочли сумасшедшей. Кстати, не худо бы знать,откуда гражданам известно, где в ту ночь лежал мой супруг?

Я зло засмеялась и стала готовиться к предстоящему дню. Онвыдался хлопотным и к вечеру, вернувшись из ресторана, где проходили поминки, ямогла думать лишь об одном: скорее в ванную, а потом спать. Оттого появлениеродственника было воспринято мною с особым неудовольствием. На службе в церквиВладимир Павлович не присутствовал, на кладбище приехал отдельно и держалсяособняком, а в ресторане пробыл не более двадцати минут. Выпил рюмку водки,съел блин с медом, истово крестясь, точно балаганный скоморох, после этогопредложил помянуть его «загубленного брата», при этом уставился на меня, гневносверкая глазами опять же по-скоморошьи.

— Может ему что-нибудь подать на бедность, чтобуспокоился? — шепнула я Жанке.

— Перебьется, — фыркнула она.

Не произведя особого впечатления, Владимир Павлович изресторана поспешно отбыл, а вот теперь решил объявиться у меня, правдапредварительно испросив разрешения по телефону.

Тратить на него свое время не хотелось, но кое-какие догадкиследовало проверить, оттого я и согласилась.

Жанна после моих рассказов решила ночевать у меня, узнав,что Владимир Павлович будет с минуты на минуту, нахмурилась.

— Будь с ним поосторожней, такие как он на многоеспособны.

Кстати, все эти тряпки и розы вполне в его духе.

Если честно, я была согласна с подругой, для встречи с дорогимродственником выбрала гостиную. Я не хотела, чтобы при нашем разговореприсутствовал посторонний, и Жанна, вызвав такси, со мной простилась. ВладимирПавлович не стал заезжать во двор, оставил машину напротив дома, я открыладверь и мы поднялись на второй этаж, не сказав друг другу ни слова.Чувствовалось, что Владимир Павлович к чему-то готовится, как говорится,«бережет дыхание».

Войдя в гостиную, он огляделся с некоторым удивлением ивдруг заявил:

— Вижу, этот день для тебя большой праздник.

— Скорее, для тебя, — пожала я плечами. Он вродебы смутился.

— Что ты имеешь ввиду?

— Все это, — сделала я неопределенный жеструкой. — Очень мило, что ты захотел потратиться.

Владимир Павлович продолжал хмуриться, не отводя от менявзгляд. Это вызвало некоторую досаду: выглядел он вполне искренне, то естьвроде бы действительно недоумевал, выходит я ошиблась и все это не его рукдело? Другого подозреваемого пока все равно нет, так что будем придерживатьсяего кандидатуры.

— Цветами тебя задарил любовник? — сказал ВладимирПавлович таким тоном, точно внезапно обрел истину.

— Глядя на тебя не скажешь, что ты сгораешь от страсти.

— Что? — Он все-таки смутился, похоже, человекдействительно не понимает о чем речь. Вот так-так…

— Я уверена, что цветы прислал ты, — сказала я сулыбкой. Лицо родственника нервно дернулось.

— Я? Цветы? Тебе?

— Значит, я ошиблась, — хихикнула я.

— Черт с ними, с цветами, — махнул он рукой,устраиваясь в кресле. — Давай поговорим о главном.

— Ты хочешь рассказать, как скорбишь о любимом брате? —съязвила я, прекрасно сознавая, что последует за этим.

— Сколько он тебе оставил? — посуровел ВладимирПавлович.

— Понятия не имею, — весело пожала я плечами.

— А я имею. Так вот. Я хочу полмиллиона сразу и…

— А я хочу, чтобы ты поскорее выметался отсюда, —засмеялась я.

— Вот что, дорогая, ты конечно считаешь себя оченьумной… согласен, ты многим смогла запудрить мозги, но со мной этот номер непройдет. Я тебя насквозь вижу, ты подлая, лживая сука, и от моего брата тебебыло нужно только одно: деньги.

Удивляюсь твоему терпению, я, признаться, был уверен, что онскончается гораздо раньше. Думаешь, если дело закрыто, тебе ничего не грозит?Как бы не так… Ничего не стоит возобновить дело, если появятся новые обстоятельства.

— Новые обстоятельства? Это интересно, — кивнулая.

— Вот-вот.

— И что это за обстоятельства?

Владимир Павлович хихикнул, покрутил головой, точноудивляясь тому, как забавен мир вокруг, и заявил, когда я уже отчаяласьуслышать хоть что-нибудь кроме глупого хихиканья:

— Ты потеряла осторожность. Вчера ты дважды являласьсюда со своим любовником.

— Кого ты имеешь ввиду? — удивилась я.

— Господина Гаевского. Кажется, он член вашеготеннисного клуба. Я прав? Будет весьма занятно, если у парня не окажется алибина момент убийства Виктора. Да и твое алиби, сказать по правде, вызывает у менябольшие сомнения. Конечно, на погибшего охранника теперь можно свалить все, чтоугодно, однако при известной настойчивости докопаться до истины не так сложно,как тебе кажется. Я займусь твоими свидетелями и мы посмотрим, что из этоговыйдет.

— Иными словами, ты объявляешь мне войну?

— Если ты не примешь мои условия.

— Ага, — кивнула я. — Занятно. —Поднялась, прошлась по комнате, а потом устроилась на ручке кресла, в которомсидел Владимир Павлович. — Я думала, ты умный человек. Очень жаль, чтоошиблась. — Я коснулась ладонью его волос, он отстранился и сказал:

— Не старайся понапрасну, на меня твои чары недействуют.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась я. — Тызнаешь, меня всегда немного удивляло, что ты не женат. В твоем возрастебольшинство людей уже обзаводятся внуками. Извини, что напоминаю тебе овозрасте, но мужчины по-моему не так болезненно к этому относятся.

— Семейная жизнь любимого брата отвратила меня от этой идеи, —язвительно сказал он, но в глазах появилось беспокойство.