Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так не бывает. Сто лет знакомы – и разглядела?
– А вот да, разглядела. Ну, улыбнись, обрадуйся. Ты страшно мнительный.
– А ты нет?
И еще что-то говорили, неловко топчась, будто в странном танце, переместились в комнату. Из последующего Антон помнит только свой выкрик:
– Да пошло оно все к черту, в конце-то концов!
То ли он от чего-то начисто отрекался, то ли, наоборот, что-то без рассуждений принял.
Утром Елена спросила:
– Если я скажу, что ты лучше всех, кто у меня был, поверишь?
– Редкий мужик такому не поверит.
– Я правду говорю.
И Антон не полетел к далекому и теплому синему морю.
Отпуск провел в Кратове. Заодно нанял людей для расчистки сада и ремонта дачи. Татьяна Борисовна и Настя уехали в Москву, а Елена и Антон дни и ночи проводили в уже готовой комнате, слыша, как в остальных стучат, пилят, сверлят, как совсем рядом переговариваются рабочие, свободно при этом матерясь, забыв, что хозяева неподалеку.
Через пару недель Антон убедился в невероятном – Елена в него влюбилась. Не мог понять, как это произошло, но – произошло.
– Кружил возле меня, гад, выжидал, хоть бы чем-то дал знать, какой ты! – говорила она. А однажды вдруг заплакала, и плакала долго, уткнувшись лицом в подушку, стискивая ее руками. Он терпеливо ждал, молчал, она повернулась и, вытирая глаза, сказала:
– Даже не спросит, чего реву. Железный мужчина.
– А чего ревешь?
– От счастья, наверно.
В середине августа приехали Татьяна Борисовна и Настя. Восторгались, как все быстро и хорошо сделано.
Настя сказала Антону:
– Ты не бойся, я приставать не буду. Все прошло вообще. Я же не извращенка, чтобы на жениха матери покушаться.
– А я уже жених?
– А ты еще не понял?
И в самом деле, в октябре Антон и Елена поженились.
И жили долго и счастливо и умерли в один день, хотелось бы после этого сказать, но еще рано, прошел только год. Пока все нормально.
Юля
Вот вы в меня влюбились, а я будто сама в себя влюбилась, не нарадуюсь на себя…
Эта история началась очень давно, осенью девяносто первого года.
В стране все менялось и ломалось, а в жизни Глеба Дорофеева ничего особенного не происходило. Как устроил его отец, бывший работник бывшего обкома бывшей КПСС, в областное управление народного образования, облоно сокращенно, так он там и работал, дослужившись к тридцати годам до старшего инспектора. Не женился, потому что хотел это сделать по любви, а не по возрасту, социальному долгу или по случаю. Жил у родителей – и привык, и удобно: мама всегда накормит, постирает, рубашки выгладит. К переменам относился скептически, иронично комментируя то, что бурно лилось из газет и телевизора. Облоновские дамы слушали его одобрительно, они были страшно напуганы слухами, будто всю систему образования реформируют под корень, упразднив контролирующие и надзирающие органы, следовательно, и отделы образования. Школам – самоуправление, учителям – полная свобода. Говорят, якобы каждый по своему усмотрению будет составлять программы, отменят поурочные планы, аттестации, а заодно аннулируют систему всеобуча, то есть, если раньше тащили к среднему образованию, общему или профессиональному, всех, невзирая на способности и желание, теперь будет так: хочешь – учись, не хочешь – иди на все четыре стороны.
– Они доиграются! – злорадно пророчили дамы. – Вот получат через десять лет тупое население, спохватятся, да поздно будет!
На самом деле Глеб был бы рад, если б лишился работы и вынужден был что-то искать. Его бывшие одноклассники, сокурсники и друзья – все шевелились, пускались в авантюры, что-то пробовали, а он слишком свыкся со своим распорядком, инспекциями, отчетами и вечерним чтением книг, новых и разрешенных, неведомых раньше, – и все тревожат, все будоражат, хочется что-то сделать, но непонятно что.
В начале октября, чтобы встряхнуться, он взял на себя инспекционную командировку в школы дальнего степного района, на границе с Казахстаном.
Решил лететь туда самолетом, ему по должности была доступна такая привилегия, простые разъездные инспекторы добирались поездом или тряслись в автобусах.
В аэропорту почувствовал себя путешественником, элегантным и богатым, самолет местной авиалинии был похож на личный – маленький, красивый, аккуратный, вмещал всего полтора десятка пассажиров. Подумалось, что все еще впереди, будет, будет он летать роскошными авиалайнерами в дальние страны, увидит моря, острова, города, сельвы и пампасы, горы и долины.
Самолет летел плавно, на небольшой высоте. День был ясный, все хорошо видно, и все казалось лучше, чем вблизи, – игрушечные дома поселков и деревень, яркое лоскутное одеяло полей, разноцветные рощицы, вот темно-зеленая сосновая, а вот ярко-желтая березовая, асфальтовые дороги тянулись гладкими, тускло-серебряными полосками. Глеб много уже поездил и знал, что внизу, на земле, все не так. И дороги в ямах и ухабах, и дома в деревнях и поселках часто ветхие и неказистые, а если появляется что-то новое, построят пару домов или коровник, остальное на их фоне кажется еще более неприглядным, подержанным, требующим или обновления, или сноса.
Но воздух окружающего неба был чист и хрустален, и настроение Глеба было чистым, хрустальным, не хотелось думать о плохом.
Вот вернусь и уволюсь, подумал он. Все, хватит.
Удивил аэродром – не асфальтовый, а травяной. И аэропорта нет, только домик на краю летного поля. Там его встретила заведующая районо, полная женщина, улыбающаяся, озабоченная, вытирающая лицо платком.
– Жара-то какая! Прям лето! – сказала она говорком колхозницы-доярки.
И начала извиняться: единственная машина районо сломана, а других не достать.
– Раньше и райком навстречу шел, и райисполком, если чего надо. А теперь райком накрылся естественным образом. Если так пойдет, то и райисполком туда же провалится. И чего будет, не знаете?
– Не знаю.
– Вот не надо было этот пуч устраивать! – посоветовала в прошлое заведующая, имея в виду августовскую беспомощную попытку переворота. – Они теперь разозлились и все, что не раскурочили, докурочат! Чтобы никто не рыпнулся уже!
Глеб не поддержал разговор, жалко было растерять хрустальный настрой, который еще оставался в нем.
– Так что, я не знаю, вам или подождать, пока мы тут чего найдем, – продолжала хлопотливо рассуждать заведующая, – или на рейсовом автобусе. Вы каким маршрутом поедете? Обычно с Калиновки начинают, там образцовая школа у нас, потом в «Двадцать лет Октября», потом в Красноармейское, в Жерновку. И тому подобное.
– Да, так и сделаю.
– Вы не беспокойтесь, я с вами
