Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настя встала, сказав Елене:
– Твоя очередь. У меня не получилось.
– Ты о чем?
– Сама знаешь. Я спать.
Настя поцеловала Елену в щеку и ушла в дом.
– Такая мудрая, что даже страшно, – сказала Елена. – Ты зачем приехал?
– Она позвала. Что с тобой?
– Отхожу от творческого запоя с помощью запоя обыкновенного.
– Настя сказала. Новая книга?
– Да. Позвонила в издательство – свое, родное. Они в полном восторге. Леночка, мы три года ждали этого счастья! Новая книга, ура, завтра же в набор, тираж десять тысяч! Поверил?
– А что, не так?
– Нет. Кисло сказали: хорошо. И все. Дождик пошел. Хорошо. Дождик перестал. Хорошо. Увидимся после рекламы. Хорошо. Кадомцева новый сборник накатала. Хорошо. Антон, я никому не нужна. Завтра помру – десять человек за гробом пойдут. И послезавтра забудут. Да неважно. Я вот раньше стихи писала, когда было нестерпимо. Или нестерпимо прекрасно, или нестерпимо плохо. И становилось легче. Мне всю весну было – замечательно. Я Канцелевича из себя выдавила, как гной. Вместе со стихами. Стихи выходят гноем – не слабо сказала, да?
– Талантливо, как обычно.
– А вот не вышло на этот раз! Все высказала, черту подвела, и все равно накрыло. Будто я не из себя их выпустила, стихи эти, а в себя впустила. Еще хуже стало. Это мрак какой-то. Он ведь мелкий, тщеславный, не очень умный человек. Деляга – это да. Почему же… Нет, я знаю, в чем дело. Ему нужна домохозяйка. Вкусный ужин, уютная постель. А я – личность некстати. Да еще со стишочками. Два лидера вместе, так не бывает. Вот он и нашел эту Милу Янус.
– Она тоже не домохозяйка.
– Это почему? Потому что в телевизоре торчит? Одно другому не мешает! Поторчала – и на кухню! Я ведь не выдумываю, Антон, я его слова повторяю. Он мне знаешь что сказал? Говорит: я тебя люблю, но ты самодостаточная. Ненавижу это слово! Самодостаточная. Сама себя достала! Ты, говорит, проживешь без меня. Я тебе вообще не очень нужен. А мне нужна боевая подруга, которая будет мне в рот смотреть. Точить мою саблю и стирать портянки после похода. А?! Как выразился, сволочь?!
– Он умеет, – поддакнул Антон.
Елена, выпив, опять взялась есть. Антон ждал. Ему нравилось смотреть, когда Елена делала что-то простое. Она красиво читала свои красивые стихи, подолгу могла говорить об умных и интересных вещах, но когда просто ела, просто мыла посуду или готовила, пусть она и редко это делает, просто лежала, отдыхая, становилась по-семейному близкой, родной и понятной. Хотелось обнять и гладить по голове.
– Значит, говоришь, в ней ничего особенного? – спросила Елена, хотя Антон ничего такого не говорил.
Но он и тут поддакнул:
– Да. Модельно-телевизионный стандарт. Ноги от подмышек, губки подкачанные, голосок наивный.
– Все ясно. Играет в простушку. А я не простушка. Это напрягает. Да и он-то сам не Эйнштейн, прямо скажем. Красивый, гад, это да. Не отнимешь. Он мне только эстетически нравился. И все. Больше ничего. Чего так смотришь?
– А как?
– Жадно.
– Разве?
– Ты так меня хочешь, да?
– Давай не будем.
– Будем. Она это имела в виду, Настя? Когда сказала, что у нее не получилось? Соблазнить пыталась тоже тебя?
– Тоже – как кто?
– Как я.
– А ты соблазняешь разве?
– Конечно. И успешно. Пойдем. Сарайчик видел в углу? Маленький, как конура собачья, но топчан там отличный, я днем сплю иногда.
– Перестань.
– Чего ты?
Антон налил себе еще, выпил, но вино подействовало как отрезвляющая жидкость: все прояснилось, стало четким, в том числе и мысли.
– Сейчас я тебя обижу, – сказал он. – Скажу правду. Женщины ненавидят, когда им про них правду говорят.
– Валяй. Добей меня.
– Добиваю. Тебе просто нужна компенсация. Нужно доказательство, что тебя страшно хотят, что ты нужна.
– Фрейд твою мать, наповал! – расхохоталась Елена. – Умник тоже! Да ясен пень, что нужна компенсация, а кому не нужна? Канцелевича вот мама не любила. То есть любила, но больше всего любила свою красоту, а потом поочередно своих трех или четырех мужей. Плоховато у нее было с материнским инстинктом, накормить забывала иногда, он мне жаловался. Прямо со слезами, представляешь? Вот тут, где ты, сидел и плакал, выпивший, естественно. Ну вот, он теперь и мстит всем женщинам. Так и будет влюблять в себя, а потом бросать. Начал с меня, потом будет эта Анус, потом еще кто-то. Да, Антон, компенсация. Тебя это унижает? Какие мы все непростые! Да возьми ты меня легко, весело, Антон, почему нет? Красивая женщина, ты с ума по ней сходишь, а она хочет немного тепла, что тут унизительного?
– Сама же меня презирать будешь.
– С чего бы? Не сантехнику спьяну предложила, лучшему другу! Так, подожди.
Пошла в дом, вернулась с толстым ватным одеялом в руках, бодро сказала, как о чем-то решенном:
– Они спят, все нормально, можем тут.
– Лена… Ты знаешь, что Настя Ленкой тебя зовет?
– Конечно, не заговаривай зубы.
Она расстелила одеяло на полу, подсела к нему, обняла, посмотрела в глаза.
– Ты правда меня любишь?
– Давно уже.
– Тогда думай не о себе, а обо мне. Мне это нужно.
– Подлая ты. Знаешь, что сказать.
– Я поэт или нет? Умею, да.
Все получилось почти смешно – путались в одежде, уронили стул, шептались, хихикали, пытались настроиться на серьезный лад, но ничего не вышло. Елена гладила по щеке, успокаивала:
– Ты слишком долго этого ждал. Немного полежим, ты привыкнешь, все будет нормально.
– В другой раз.
Антон встал, оделся и пошел к машине.
Ехал так же быстро, как и сюда. Почему-то хотел, чтобы остановила дорожная полиция. Он начнет спорить, они будут хамить, он возмутится, завяжется драка, ему наденут наручники, отвезут в отделение, он там переночует среди бомжей и алкашей…
Но никто не остановил, только штрафы потом пришли – видеокамеры в нескольких местах зафиксировали превышение скорости.
Потом было несколько дней горячей работы, а в воскресенье он должен был вылететь на отдых к далекому и теплому синему морю.
В субботу вечером позвонила Елена.
– Привет, ты дома?
– Да.
– Один?
– Да.
– Отлично. А я уже тут, прямо у твоего подъезда. И трезвая, – добавила она со смешком.
– И что?
– Неужели кофе не напоишь?
– Ты кофе попить приехала?
– Это хамство, Антон, впусти – поговорим.
Войдя, она тут же, в прихожей, начала его целовать, говоря:
– Я знаю, что ты обо мне думаешь. То есть не знаю, но мне все равно. Ты, наверно,
