Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему надоело сидеть на стуле за столом, как школьнику, переместился на пол, спиной к стене, вытянув ноги. Читал, читал, уронил книгу, задремал. Очнулся от прикосновения к плечу. Директор стоял над ним.
– Вот я умный тоже! – посетовал он. – Чего мы вечера-то ждали? Пошли бы сразу днем, там бы сразу и устроились, отдохнули.
– Да все нормально.
Хорошо, что дом Симуковых оказался близко, а то молчание стало бы невыносимым – оба не могли начать разговора.
Пришли, директор познакомил с бабушкой Катей и внучкой Юлей.
Девушка оказалась очень симпатичной и при этом именно такая, какой почему-то представил ее себе Глеб – среднего роста, тонкая, светловолосая, с серыми глазами. В голубом спортивном костюме с белыми полосками. А бабушка Катя была безликая, сумрачная, в цветастом байковом халате, в застиранном белом платке с неразличимыми узорами, в резиновых калошах, надетых на шерстяные носки. В просторах этого большого дома она выглядела не хозяйкой, а прислугой.
В доме многое было недоделано, недостроено – слева от входной двери кухня, она же столовая, где все готово, пол застелен линолеумом с паркетным рисунком, на стенах золотистые обои с крупными красными узорами, напоминающими царские короны, а справа холл высотой в два этажа, с огромным панорамным окном, но стены лишь оштукатурены, с потолка свисают провода, на концах замотанные изолентой, доски пола некрашеные. Обжитым выглядел лишь угол у окна, где стоял старый диван с валиками по бокам, рядом с ним сервант с хрустальными вазами и чайным сервизом, над диваном коврик старого советского пошиба, с ветвисторогим оленем, пьющим воду из голубого озерца на фоне цветущего луга и дальних белоснежных гор. Сразу понятно – бабушкино место. Лестница между этими помещениями вела на второй этаж. Лестница основательная, бетонная, такие бывают в городских типовых домах. Наверное, ушлый Симуков добыл ее на плохо охраняемой стройке или купил у сторожа за пару литров спирта. Перила на лестнице были только с одной стороны, с другой – пустота холла. Поэтому бабушка и устроилась на первом этаже – по такой лестнице в ее возрасте ходить боязно.
Директор попрощался, Юля сразу же повела Глеба наверх показывать комнату. Там был узкий коридор, в который выходило несколько дверей. Юля спит где-то здесь, подумал Глеб.
Его комната оказалась довольно уютной, хотя все в ней отдавало районной гостиницей. Покойный Симуков, надо полагать, в своих поездках не раз останавливался в номерах таких гостиниц, вот и взял их за образец. Пол покрыт коричневым немарким ковролином, бежевые обои в коричневую полоску, шкаф, небольшой стол, деревянная кровать. Вернее, из полированной ДСП.
– Нравится? – спросила Юля очень тихо, почти шепотом.
– Да, конечно. А насчет удобств?
– Внизу, под лестницей. Туалет, ванна. Только горячей воды нет, котел не успели… Поставили, а… Папины друзья обещали помочь, но как-то все…
У нее, похоже, была стойкая привычка не заканчивать предложений.
– Как же вы зимой отапливаетесь? Я вижу, у вас батареи везде, печек нет.
– Зимой в кухне живем, газом от плиты согреваемся. Камин еще в большой комнате, иногда дровами топим, но он больше для красоты, греет плохо, а дрова тоже… Пилить, колоть… Еще железную такую печку ставим, когда совсем холодно.
– Буржуйку?
– Да.
– Ясно…
Бабушка Катя накормила Глеба ужином: яичница, жаренная с луком картошка, квашеная капуста, большой кусок яблочного пирога, компот, все простое, но вкусное. Очень громко долдонил телевизор, там рассказывали о крушении самолета в Индонезии. Юля забралась с ногами на диван, читала книгу, посматривая в телевизор. Может, она тут и спит, на этом диване, думал Глеб. Но с какой стати меня это заботит?
– Что читаешь? – спросил он.
Юля ответила, Глеб не расслышал, но одобрительно кивнул – дескать, хорошая книга.
Бабушка Катя села на диван, в ногах у Юли, безучастно смотрела и слушала, даже не качая головой и не произнося: «Надо же, что делается!» – как обычно делают в таких случаях пожилые люди.
В кухне стоял книжный шкаф. Глеб подошел к нему, увидел четырехтомник Чехова, взял третий том, с поздними рассказами.
– Можно? – спросил у Юли.
– Конечно!
Глеб пошел наверх, лег, начал читать, но вскоре бросил книгу. Потихоньку наползала тоска, как всегда с ним бывало в чужих домах и гостиницах, хотя мог бы привыкнуть за годы разъездов. Нет, не привык, хотелось домой, где все уютно, привычно, нет трудностей в самых простых вещах – поесть, когда захочется, посмотреть телевизор, воспользоваться туалетом и ванной, которые не где-то на этаже или под лестницей, а рядышком.
Стукнула дверь. Наверное, Юля вошла в свою комнату. Интересно, как у нее там?
Но можно ведь не представлять, а увидеть.
Глеб вышел в коридор, позвал:
– Юля?
Она выглянула из соседней двери.
– Что-то хотите? – спросила так, как спрашивают горничные. Привыкла к постояльцам, подумал Глеб. Наверное, часто приезжие тут живут – хоть какой-то доход для осиротевших старухи и девочки. А Глеб ведь даже не спросил у директора, сколько это стоит. Привык к дармовщине, начальничек.
– Да просто – пообщаться, – сказал Глеб. – Можно зайти?
Юля оглянулась в комнату, будто проверяла, все ли в порядке, кивнула:
– Да, заходите.
В ее комнате было так же, как и в комнате Глеба, только полосы на обоях посветлее и ковролин цвета топленого молока.
Юля села на кровать, а Глеб на стул у окна. Как посетитель в больнице, вдруг подумалось ему.
Он понимал, что самое неуместное и даже бестактное – начать спрашивать о погибших родителях. Но именно это решил сделать, стать на время бестактным и даже как бы слегка неумным, не самим собой – он иногда в это играл. Возможно, для простоты общения.
– Я знаю, какая у тебя трагедия случилась, – сказал он.
– Да.
– Тебе, конечно, в город уехать надо. Директор сказал, ты хорошо училась.
– Хорошо, да. Но…
Она еще что-то сказала, Глеб не расслышал. Переспросил:
– Извини?
– Я тихо говорю, да? Все говорят, что я тихо говорю.
– А ты продолжаешь. Из упрямства?
– Нет. Не могу сразу перестроиться. Не люблю громко говорить. А другие все, мне кажется, говорят очень громко. Наверно, у меня слух такой, что… Чуткий очень.
– И телевизор у вас на полную мощь.
– Из-за бабушки, она совсем глухая. Но мы с ней
