– Может быть, зло Котла после чистки нырнуло в озеро? – предположил удрученный Соннук.

Тонгот неопределенно хмыкнул.

– Я обогнул озеро подальше. Хотел подняться на косогор к селенью, но оно мне не понравилось. Там бродили одетые в лохмотья мужчины и непричесанные женщины. Из дверей слышались брань и грубый смех. Потом я увидел, что к озеру с другой стороны идут люди. На скрещенных кольях они несли человека… Я скрылся за холмом.

По лицу Нурговуля потекли слезы. Он не вытирал их. Он, кажется, не замечал, что они текут.

– Зрение мне пока не изменило, глаза зорки. Но я не поверил глазам. Я понял, что человек, которого эти люди собрались выкинуть в озеро, – моя сестра Нерми! Медведь все еще ворочался в смоле, и они побежали к месту, откуда было лучше видно, а Нерми оставили. Я вылетел на берег, схватил сестру в охапку… Мне повезло: они не сразу спохватились.

Нурговуль снова скрыл рыданье за яростным кашлем.

– Остальное вы знаете.

Алые пятна горечи и досады растеклись по лицу Соннука. Душу раздирали смутные догадки. Сердце восставало против всего хищного, нечеловеческого в Долине Смерти и преддверии к ней. А чудовище-то оказалось человеческим изделием! Но зачем люди создали устройство, что кормится плотоядной смолой? Чем люди лучше Котла? Да той же Мохолуо! Они поедают зверей, звери – друг друга. Никому не приходит в голову, что на самом деле это чудовищно. Что это – зло. Все на Земле живет за счет чужой плоти, крови, Сюра… В чем же тогда заключается добро? Как отличить его от зла человеку и как поступать, если он… сомневается в том, что он – настоящий человек?!

Соннук выпалил:

– За что осуждать лишенную разума Небыть? Люди тоже едят животных, но никто не говорит, будто это плохо.

Нурговуль поднял бровь вопросительно и печально. Трудно было выдержать его озадаченный взгляд.

– Не будь мне Нерми сестрой, я, может, думал бы, как ты, – сказал он наконец и как-то суетливо добавил: – Да, забыл поблагодарить. Если б не ты, я разделил бы ее участь.

Он склонил перед Соннуком голову.

Парня задела причудившаяся насмешка в голосе тонгота. Нурговуль ничего не спрашивал, но внезапно захотелось вывалить ему в глаза все. Все – начиная со дня втягивания крови и плоти одного брата кровью и плотью другого…

Что Соннуку чье-то зло и добро! Ему бы понять, почему голова думает одно, душа мечется от другого, а сердце сиротствует и плачет! Себя самого бы найти.

Проглотил ком гнева. Пусть его равнодушный взор удержит чужого человека от ненужных слов, а тем более вопросов.

* * *

Не было в Долине Смерти живого дерева, чтобы упокоить тело Нерми на верхней ветви в мешке по тонготскому обычаю, да и мешка не было. Нурговуль подобрал колья и выкопал могилу у котловины. Ему помогала Илинэ. Никто их не потревожил.

Тонгот утоптал и подровнял холмик. Пошептал над ним молитву, сложив вместе ладони, и обернулся к Соннуку. Тот в тревоге склонился над котловиной и помахал рукой: подойди. Над краем ямы всходила чья-то голова. Седые волосы на ее темени были выстрижены, и в середине мертвенно-белой кожи трепетал розовый пролом.

В ярусах котловины действительно обитали люди… хотя вряд ли можно было назвать людьми столь странные существа. Двигаясь сонно и скованно, точно ноги и руки их связывали невидимые путы, они безмолвным и страшным приливом поднимались по ступеням. У всех на кругло выстриженных макушках виднелись мелко подрагивающие розовые вмятины. На замороженных лицах бродячими огоньками мерцали пустые глаза. Ни на чем не останавливаясь, они равнодушно блуждали по сторонам. Лишь у старика тонгота, вылезшего первым, лицо было осмысленным.

Нижние жители заполнили предпоследнюю ступень. Этот круг, очевидно, был запретной чертой для них.

– Кто вы? – отважился нарушить молчание Нурговуль.

– Дети и внуки тех, кто спускался в Самодвигу, – прошелестел старик. – Мы носим в себе Сковывающую болезнь, – уточнил он мгновенье спустя. – Раньше Котел сидел в этой котловине. В ней остался недуг. Никто не живет тут, кроме нас.

– Кто вас изувечил? – спросил Нурговуль, и голос его дрогнул.

– Лекарь Гельдияр, – чуть громче раздалось в ответ.

– Зачем?!

Старик сел на ступень и устало вздохнул.

– Я не должен этого говорить, и, если бы не видел, что ты болен, я бы не сказал. Гельдияр возвратится и просверлит тебе череп, как нам. Это называется исследование для армии… Лекарь взял у нас из мозга недуг. Не всю болезнь, а только ту крохотную часть, которая при жизни убивала нашу волю. Он вводит ее сильным, здоровым людям. Тогда те становятся безвольными и выполняют все, что им прикажут. Велят терзать кого-то – будут терзать, велят убить – убьют. Слушаются хозяина, как собаки. Хозяин может руки безвольным выкручивать, в глаза плевать – им все равно. Из таких получаются лучшие воины… Со мною у лекаря вышло неожиданное исследование: мой покалеченный мозг внезапно заработал в полную силу. Ко мне вернулись угасшая память, думы и речь.

– Вас хоть кормят?

– О, нас кормят! – печально усмехнулся старик. – Потому что мы сами – корм. Умирая по одному, по двое в день, мы питаем собою Небыть… Скоро должны привезти пищу. – Он повел рукой на обитателей котловины: – Это единственное, о чем они помнят.

Пристально вглядевшись в лицо Нурговуля, старик воскликнул:

– Ты – сын Пачаки, брат Нерми! Она была здесь… В молодости я знал вашего отца. И о тебе слышал как о даровитом кузнеце, когда еще память мне не изменила.

Он задумался.

– Значит, Дэллик, это порождение бездны, позвал тебя не из-за хвори, а из-за твоего кузнечного дара. Ты слышал голос, сын Пачаки?

– Да.

Старик с удовлетворением кивнул:

– Голос Дэллика и меня позвал. Я не хотел идти, но тебе известно – мысли больных играют в прятки… Однажды я сидел пустой, как треснувший горшок, и голос четко зазвучал в моем необитаемом мозгу, где витали лишь ветер и недуг. Голос велел взять еды и повлек куда-то. По пути болтал не умолкая. Говорил, что я все равно скоро умру, а перед тем мне нужно познать радость свободы, которой я прежде был лишен. «Не только хворь связывала тебя по рукам и ногам, – убеждал он, – но и неволя лукавых понуждений, которые сдерживают человека среди людей и в себе самом. Ты познаешь настоящее счастье с теми, кто свободен в своих помыслах и поступках. Они делают все, что захотят, и никто не держит в узде их вольные души». Такая свобода показалась мне странной. Голос меня возмутил, и способность мыслить ненадолго посетила меня. Я начал спорить. Однако и любопытно стало. Я ведь тоже чуял, что скоро умру, и нисколько не боялся Долины Смерти… Дэллик собрал носителей Сковывающей болезни по всему Великому лесу. Потом приманил волосатых дикарей. Чучуны издавна завидуют людям, и Дэллик пообещал, что сделает их людьми… Он сумел улестить и мастеров. Этих – для особого дела. Обманул других, заворожил посулами всяких. «У вас не станет нужды мечтать о завтрашнем обеде, как о несбыточной удаче, в долине полно еды», – пел голос голодным и вел их гиблыми тропами. Дэллик и Гельдияр – лекарь к тому же воин – сколотили большую армию и подготовили ее к великой битве. После, вновь обратившись в думающего человека, я узнал, что те, кого созвали для невоенных целей, подневольны и рабствуют здесь, как никто в Великом лесу. Над ними владычествует злобный карлик без имени с лицом и телом младенца. Кого-то заставляет прислуживать воинам, остальные с колодками на ногах под присмотром чучун рвут для коней свежую траву за завалами там, куда весна пришла рано. В долине-то ничего не растет, кроме чертополоха да кровососущих растений. Теперь колодки с ног рабов наконец-то сняли. Войска во главе с Гельдияром ушли почти две седмицы назад. Остался только отряд дикарей. Чучуны на лошадях не ездят…