Соннук едва верил счастью: драгоценная жизнь вновь принадлежала ему. Но тревога, притупленная с уходом острой опасности, не отступила. Спускаться и выяснять, кто обитает в котловине, не хотелось.

– О какой заразе они кричали? – спросил он мужчину. Грудь того бурно вздымалась, хрипя, как мехи. Он все не мог отдышаться и слабо мотнул головой:

– Не знаю…

Соннук встал и, покачиваясь на неверных ногах, подошел к оленям – они скучились чуть выше. Животные не пострадали, не было ран, и ног не повредили в прыжке. Правда, с подбитым олешком осталась наверху наружная покрышка яранги, и шесты потерялись. А вьюки целы… Парень замер: с седла верхового сползало женское тело.

Илинэ вскрикнула и зажала ладонью рот. Видно, тоже забыла о женщине и только сейчас увидела-вспомнила.

Олень испуганно замычал и попытался освободиться, но ослабший ремень натянулся, и тело остановилось. Несчастная не пошевелилась, не подняла голову в ровдужном платке. Тонкие пальцы загребали пыль…

Женщина была мертва.

* * *

– Так ты убил ее! – закричал Соннук.

Мужчина вздел вверх ладони, будто защищаясь:

– Нет, нет… Все расскажу…

По говору стало понятно, что он – тонгот. Волосы на его голове торчали клочками, словно линяли. Сухая кожа туго обтягивала костлявое лицо, ввалившиеся глаза горячечно блестели в глубоких глазницах. Мужчина был поражен каким-то недугом.

– Это моя сестра, – сказал он придушенным голосом. – Люди собирались бросить ее в черное озеро, а я не хочу, чтобы оно съело тело Нерми. Я хочу похоронить сестру по-человечески.

Подобрав колени, он судорожно сцепил на них пальцы.

– Меня зовут Нурговуль. Я – сын Пачаки, человека, который в детстве побывал в Бесовском Котле. С этого мне и придется начать, чтобы вы все поняли. Хотя, честно говоря, я и сам ни в чем тут толком не разобрался…

Он замолчал.

– Рассказывай, – поторопил Соннук.

– Однажды Пачаки с матерью застала в лесу гроза, и они забежали в какую-то пещеру. Лаз оказался просторным и длинным. Они шли, шли… Заходили во внутренние пещеры. Там горели ледяные костры. У одного костра стояли железные великаны с глазами по всему телу.

– Железные великаны?!

Нурговуль пожал плечом:

– Слушайте дальше, если хотите слушать… Бедолаги потеряли путь назад. Бабушка прежде слыхала о Бесовском Котле и наконец догадалась, куда их занесло. Они кинулись в темень и совсем заплутали. Потом все-таки повезло выбраться, найти узел неживых дорог. Не скоро, но вышли в тайгу. Надо сказать, что люди попадали сюда редко, а кто возвращался домой, быстро умирал от Сковывающей болезни…

Уловив опасливое движение Соннука, тонгот снова поднял ладони:

– Не бойся, болезнь не заразна. Ее смертоносным семенем был раньше насыщен Котел. Точнее яма, в которой он находился… Бабушка умерла той же весной. Пачаки тоже долго хворал, но, к радости родичей, выправился. Вырос, женился, появились мы с сестрой. Кто же знал, что недуг не оставил отца, а затаился в нем! Мы с Нерми были зачаты глубоко больным человеком.

Рассказ прервал короткий рыдающий кашель. Нурговуль с усилием подавил его.

– Болезнь вернулась к отцу, когда мы вошли в свадебный возраст. Пачаки стал терять память, сделался ко всему равнодушным. Я звал знахарей, возил отца к шаманам в Эрги-Эн в надежде на его излечение. Втайне и на наше, ибо мы с сестрой поняли, что от Сковывающего недуга нам никуда не деться… Ничего не помогло. Позапрошлой весной отец умер. Мозг сестры уже сушила хворь. На вид Нерми осталась прежней. Она была очень красива. Меня же болезнь изменила только внешне. Я не потерял силу рук и наследное кузнечное умение… Пока еще.

Помедлив, тонгот поднялся и молча отвязал тело женщины. Он бережно положил покойницу на ступень. Натянув на ее лицо ровдужный платок, уселся подле и продолжил:

– Полгода назад Нерми ушла из дома. Я устал искать и решил, что бедная моя сестра погибла в лесу. Прошло какое-то время, и мне приснился сон. Я будто бы очутился внутри Бесовского Котла. Возле дверей стояли два железных великана с круглыми животами. Яркие глаза светились по их телам сверху донизу. Я испугался и закричал. Глазастые не шелохнулись, но кто-то засмеялся. Голос, звуча ниоткуда и отовсюду, сказал: «Народ думает, что железные великаны едят людей. Но это сказки. Мои ходячие бочата потребляют только Не́быть и кормят ею Самодвигу».

– Небыть? – удивился Соннук. – Самодвига? Что это?

– Я так же спросил. «Небытью называется черная кровь. Она вытекает из недр, – объяснил голос. – А Самодвига – движущийся разумный Котел. Многие по глупости зовут его Бесовским». Мы разговаривали долго. Вот что я запомнил из слов невидимого человека: «Сказки о бесах, что населяют эти места, возникли на гребне минувших весен, когда древние искусники впервые смастерили Котел. Он был несовершенен и вел себя, как все младенцы. Плакал, и звуки плача его наводили на людей тоску. Привередничал, рушил лес, не слушался. Даже насылал болезни и убивал. Котел был ребенком и не ведал, что творил. Жить рядом с долиной, где он находится, люди не смогли и назвали ее Долиной Смерти. Котел постепенно разрушился, врос в землю. В нем остались обида и зло. Но теперь за дело взялся великий шаман, волшебник по имени Дэллик. Он привел в долину мастеров и чародеев. Они выкопали Котел из земли и сумели восстановить его мудреные устройства. Теперь Самодвига неопасен, просто иногда причиняет неприятности, схожие с досадными выходками нравного человека. Он совсем уже не то чудовище, что пугало людей».

– Чудовище, – повторил Соннук и смущенно переглянулся с Илинэ. – Так вот что я принял за гигантскую железочешуйчатую ящерицу!

– Мне было интересно, зачем Котел нужен. Голос сказал: «Ты – большой мастер. Будет жаль, если умрешь, не совершив многого из того, что умеют твои голова и руки. Иди сюда, и все узнаешь. А главное – тебя здесь вылечат»… О ту пору родичи собрались податься на юг вслед за родами жаворонков, рысей и дятлов. Звери ушли из наших мест. Мы голодали, и неведомый доселе страх мучил нас. Старейшина звал меня с собой. В роду я единственный кузнец. «Скоро мое тело и мозг оцепенеют, – ответил я ему, – к чему вам такая обуза?» Я остался. Поверил сну… Мне больше не во что было верить. Но я хорошо подготовился. Насушил мясо последнего оленя, насобирал под снегом съедобных кореньев и отправился в ту сторону, где в небе выступал Лик Страха.

– Лик Страха? – тихо переспросила Илинэ.

– Да, облачное лицо, которое в начале осени говорило с нами, вселяя в души смертный ужас. После оно показывалось все реже, а недавно пропало.

Илинэ содрогнулась:

– Брешь в таежных вратах…

– Я долго бродил по Великому лесу, пока не нашел старые завалы. Лишь сегодня вышел на черное озеро. Если вы видели близко эту смердящую лужу смолы, то знаете о горах костей вокруг. Сперва я спутал их с солонцовой накипью… На моих глазах к берегу слетели два ворона. Лапка самочки чуть коснулась черной жижи и увязла. Смола тут же всколыхнулась, забурлила. Выплеснулась трясинная волна и окатила птицу. Самочка попыталась взлететь, но крылья слиплись, и вторая волна унесла ее. Ворон тщетно каркал, призывая подругу. Озеро переливалось и лучилось, как небо, и заманивало летающего над ним ворона. Потом, услышав неподалеку утробные звуки, я заметил в зловонной западне большой ком. Он слабо шевелился. Это был лесной старик. Волны, урча, пожирали еще живую плоть. Наверное, медведя привлекло небесное отражение. Даже такой могучий зверь не смог вырваться из ловушки. Озеро неторопливо убивало его… Мучительная смерть! Обглодав мясо, сытая смола выкидывает кости на берег. Ветер высушивает их, солнце выбеливает…