– Поеду за Илинэ, – завершил Атын. – Сегодня, сейчас же.

– Я тоже.

Кузнец пожал плечом.

– Но у меня дозор, – заторопился Болот. – Давай двинемся утром?

– Не могу ждать.

– Ладно, езжай один… Я догоню.

– Как мне миновать стражу?

– Попробую отвлечь, – вздохнул ботур. – Поскорее собирайся, опоздал я совсем. Напарники башку снимут.

Атын отлучился ненадолго, дома не пришлось объясняться. Тимир спал или делал вид, что спит, женщины шептались за занавеской на левой половине. Парень побросал в суму скибку творога, мешочки со всякой сушеной едой, какие сыскал в темноте. Снял с колышка охотничий лук, пояс с полным колчаном стрел. Прихватил дедовский оберег – плоскую железку с отверстиями для высадки гвоздей. С ней и Тимир не расставался когда-то. Среди девяти кузнечных духов-покровителей эта железка самая главная. Стоит кузнецу бросить ее левой рукой в черного колдуна, и злые чары рассеются…

Почти развиднелось, когда Болот проводил Атына за ворота. Смотрел, как, удаляясь по серой предутренней тропе, яркой поземкой вихрятся белые до запястий задние ноги пепельно-пятнистой лошади молодого кузнеца, и с благодарностью думал о Чиргэле и Чэбдике. Встретившись с ними, Болот с согласия Атына вкратце повторил рассказ Олджуны. Возбужденные новостью, близнецы обещали помалкивать. Помогли уломать стражу северных ворот. Наплели чужим воинам с три короба, будто Атыну необходимо набрать какой-то необыкновенной секретной руды, якобы обнаруженной о прошлом годе в горах за озером Аймачным.

Утром, едва сменились, Болот помчался домой. Матушка ушла недавно – камелек еще вовсю горел. Парень присел перед огнем, поворошил кочергой угли. Дух-хозяин огня ответил гудением и треском.

– Об опасности предупреждаешь, звонковзрывчатый? – вымученно улыбнулся Болот. – Знаю о ней. Но ведь и ты знаешь, что с тех пор, как Ёлю заглянула в твой дымоход, людям в этом доме снятся только ратные сны… Прощай, серебристобородый, береги матушку и деда.

Окинул юрту опечаленным взором. Может, больше не доведется увидеть ему родные окна. А глазам-окнам – его.

Домашние стены и вещи, имеющие корни памяти, помнили ботура маленьким. Наблюдали, как он рос, наливаясь силой и военным умением. Видели радости и грусти молодого хозяина, любовь его и метания, тайный плач по Илинэ. Они его понимали.

Мешкая, он все же решился: выстрелил из лука в северо-восточную балку потолка. Матушка и дед сообразят, куда Болот направился. Зачем – рано или поздно узнают после.

Взор задержался на правом крайнем столбе, где висел старый охотничий лук Кугаса. Наверное, матушка нарочно поместила лук ближе к двери, чтобы сын, входя, вспоминал отца. Или чтобы самой не забыть настойчивого муравья, который научил ее упорству и стойкости.

Перешагивая через порог, Болот не оглянулся. Не оглядываются в начале пути.

* * *

Жена-висящего-на-березе приставила ладонь к дальнозорким глазам. Смотрела долго. Потом сказала:

– У тебя хорошее лицо, человек саха. Я плохо вижу, но чувствую. Почему-то кажется, что я уже видела похожее лицо. Знаю, откуда бежишь. Ты бежишь из Перекрестья живых путей.

Тот, с кем она говорила, не слышал ее, да и не мог услышать, поскольку находился довольно далеко. Придерживая за узду пепельно-пятнистую лошадь, он осторожно спускался с крутой горной тропы, больше заботясь о лошади, чем о себе.

Человек был занят своими думами и очень спешил. Напряженный взгляд его устремился к северо-востоку и ничего вокруг не замечал. Впрочем, маленькое кочевье усмотрел бы не всякий. Оно пряталось нынче в ложбине между утесами на берегу Большой Реки.

Олени спали, лежа по бокам жилищ. Стояло раннее утро. Старуха еще только собиралась развести утренний костер. Прошли положенные дни после смерти мужа, и ей уже позволялось будить огонь.

– В вашей долине Элен все сильно, – говорила старуха, продолжая односторонний разговор с бегущим. – Сильна память предков, сильны нравы и чувства. Любовь сильнее, чем в других местах. Это потому, что там стоит мировое древо Ал-Кудук – так называют его люди саха. Оно притягивает к себе добрые пути… Я знаю одно древнее сказание. В нем поется, что в Долине Смерти тоже есть свое великое древо – Кудук-Ла. Оно перевернуто к небу вверх корнями и увешано опустошенными мошонками сластолюбцев, высохшими языками предателей и челюстями обжор… К Кудук-Ла ведут злые дороги Земли. Они приводят людей назад-вперед и больше не отпускают. Так поется в сказании, а теперь над гиблыми тропами страшной путеводной звездой возгорелось Пятно.

Она помолчала.

– Недавно у нас гостили женщина, юная девушка и двое парней. Они так же, как ты, человек с хорошим лицом, бежали из Элен на северо-восток. Я предупредила их, что Пятно убивает души, но парни не захотели об этом знать. Послушалась только женщина. Она была не праздна и думала о ребенке. Поэтому она испугалась и сбежала от парня, который любит ее очень сильно. Совсем как мой старик в наши с ним молодые весны. Жаль, что парень ошибается. Думает, в Долине Смерти хорошо. Мой старик тоже так думал. Но разве в мертвой долине кому-нибудь из живых созданий может быть хорошо? Там хорошо лишь бесам и людям, души которых давно замерзли… Зачем ты, человек с хорошим лицом, бежишь туда? Что тебе нужно?

Давно не видя перед собой высокую березу с нежной листвой и заветным туесом на верхней ветви, старуха чувствовала, как хиреет телом и мыслями. Собственные силы ее угасли. Она жила благодаря силе мужа-старейшины. Часть этой силы, оставленная им на Земле вместе со знанием живого пути, вошла в старуху с его сердцем, испеченным в углях костра.

– А-а, наверное, ты бежишь спасать девушку! – догадалась она. – Ты ее любишь! У этой девушки доброе сердце. Нежное, но сильное. И лицом она пригожа. Совсем как я в мои юные весны…

Морщины, как веточки к солнцу, потянулись к уголкам глаз. Высмотрев что-то приятное в прошлом, она улыбнулась своей дальнозоркой памяти, предпочитающей видеть время назад.

– Я тоже бежала. Вначале мчалась из детства, потому что хотелось скорее повзрослеть. Потом из свободной юности неслась к любви и замужеству. Рвалась из молодости к детям и зрелости… – Старуха вздохнула. – Уже не хочу бежать, но жизнь моя слишком давно взяла разгон. Разве удержишь?

Задумалась, а когда заговорила, голос был полон сочувствия и тревоги:

– Непонятно, почему девушка не сбежала обратно в Элен с той, другой. Я слышала, как женщина пыталась ее разбудить. Я чутко сплю. Можно сказать, не сплю вовсе. И слух у меня отличный, не то что глаза. Глаза мои видят далеко, а близко видят плохо. Совсем как память… Так вот, я слышала: девушка плакала после того, как женщина отъехала верхом на олене. Беглянка взяла себе двух оленей и мешок с юколой, который я подарила им всем. Я подарила им и свою ярангу. Три родовых шеста – сердце яранги – служили мне с юности. До этого они принадлежали моей матери. А до того – бабушке, матери бабушки и матери ее матери…