Странник нажал на черный кругляшок слева от Зерцала.

– У тебя, Атын, будет время разобраться со всем этим.

Из стены бесшумно выползла серебристая пластина с многочисленными цветными бусинами. Одни горели, будто крохотные сальные плошки, другие мигали, как очи железных великанов.

Илинэ с удивлением рассматривала свое отражение. Ворона устроилась на хозяйском плече и чистила перья, тоже поглядывая в пластину.

– Ну же, Атын, прекрати есть глазами девчонку! – поморщился демон. – Смотри сюда! Вместе с традиционной наукой мы эволюционировали от электронных ламп и транзисторов до микросхем. В блок вмонтирован датчик, который направляет высокочувствительный световой поток в монитор, установленный на верхних ветвях древа Кудук-Ла. Во время определенной облачности трансформирующееся в экране изображение возникает в разных местах неба. Кроме дистанционно-информационного воздействия используется видео- и аудиозапись, а также мысленное внушение, так называемая психоэнергосуггестия.

Он вопросительно поднял бровь:

– Тебе интересно, кузнец-шаман?

– Да, – честно ответил Атын. Потрясенный, он только что сравнил отражение Соннука со своим.

– Не думал раньше, как здорово вы походите друг на друга? – засмеялся Странник. – Alter ego, alter idem… У каждого человека два глаза, две ноги, руки, в груди два легких. Право – оно же и лево. Равные отражения. Человек двойственен и двуличен, так было замышлено изначально. В нем душа и тело. Неизвестно – отражение он Бога, дьявола или того и другого вместе. Солнце и Луна, Ал-Кудук и Кудук-Ла, рождение и смерть, сон и явь… Все это – один Круг. Находишься ты в яви или спишь? Есть ли небо, или оно – глубина, перевернутая вверх дном? Откуда ты знаешь, Атын, что такое твой двойник? Может, он, принятый тобою за близнеца, изначально был зародышем твоей смерти?

Соннук сильно вздрогнул, а белоглазый продолжал:

– Подумай, как смешно: ты оживил и заставил развиваться собственную смерть!

Он захохотал. Отражение усилило хохот – будто кто-то расшвырял ногами груду медных мис. Демон смахнул со щеки кипящую слезу смеха.

– Смерть растет, как и ты. Она – ты и есть. Ее предназначение – убить тебя, когда придет срок. Твой фантом – самострел, который ты насторожил на себя самого.

Соннук задрожал от гнева и унижения. Странник сделал вид, что спохватился и огорчен:

– Ну-ну, не надо принимать мои домыслы близко к сердцу! Я пошутил, ты – совершенно отдельная сущность. Не знаю, как тебе удалось обрести Сюр, но ты это сделал. Я, по правде говоря, запутался, кто из вас настоящий, а кто – отражение и чей разум страдает раздвоением личности. Но верь, Соннук, кем бы ты ни был, я исполню свое обещание: подарю то, что по-настоящему имеет ценность во всех мирах – власть, богатство и долгую жизнь. Такую долгую, что она наскучит в конце концов, как наскучивает все на свете… Я не обманулся в тебе, мой мальчик. Благодаря твоему горячему отклику и приходу ко мне я не разочаровался в людях. Мне нравится лицезреть перед собой подтверждение тому, что я о них знаю. О-о, это неистовое желание владеть и властвовать, страстное и неистребимое в любом человеке и народе!

Белоглазый облизнул губы кончиком темного языка и подмигнул Атыну:

– У меня, кстати, тоже есть маленький брат. Он – мой интендант. Так сказать, управляющий хозяйством. Сейчас я вас с ним познакомлю.

Длинные пальцы сухо щелкнули, распахнулась дверь третьей домовины, и через порог перекатился пухлый ребенок, не больше полутора весен от роду. Переваливаясь на кривоватых ножках, засеменил к столику слева от Зерцала. Тонкие волосенки кудрявились на темени пушистым дымком, гладкий лоб выступал, как девчоночья коленка. Малыш застенчиво шаркнул сапожком и поднял голову…

Из сетчатых валиков век на Атына вскинулись исполненные жестокого лукавства очи глубокого старца. Они были черные и маслянистые. Не глаза, а две тяжелые капли смоляного озера. Шурша громко и хищно, в этих выпуклых каплях плавала пепельно-багровая шуга коварной злобы, бешеной зависти и всепоглощающей алчности.

Атын перевел дух. Заставил себя спокойно глянуть в страшное личико и не увидел ничего коварного и бешеного в глазах злополучного карлика. В них играл и переливался огонь холодного костра, пылающий в проемах открытых дверей.

– Мой братец, – представил старца-ребенка демон, не называя его имени.

– Не нужно бояться меня, эленцы, – низким мужским голосом прогудел карлик и ловко забросил свое пышное тельце на короткую лежанку у столика. – Мало ли, как могут выглядеть люди. Нет моей вины в том, что я получил от Дилги столь незаурядную внешность. Не умер при рождении, не застрял в инобытии, а ведь так, говорят, порой случается…

Черные капли-глаза стрельнули в оторопевшего Соннука:

– Остался в детской плоти. Жив-здоров, благодарствую и на этом.

«Нет моей вины… не застрял в инобытии… не застрял… так, говорят, порой случается с некоторыми», – насмешливо повторило эхо отражателя. Соннук в смятении уставился в пол.

– Не смущайтесь, – вздохнув, пророкотал малютка. – Все пугаются, когда впервые видят меня. Я привык.

Ручонка в младенческих складках выдвинула из-под стола встроенный короб. На столешницу выставились миса с кусками вареного мяса и пять маленьких серебряных чашек на тонких стояльцах. Пошарив внизу, карлик достал глиняный кувшин с узким горлышком и выдернул из него завертку. В носы крепко шибанул острый дух прокисшего кумыса. Человечек разлил в чашки бесцветную жидкость. Ручки, покрытые едва заметной перламутровой чешуей, двигались уверенно, с взрослой сноровкой.

– Кагр-гарра-кар! – гаркнула ворона, свесившись с плеча Странника. В открытом рту ее болтался раздвоенный красный язык.

– Попробуйте нельгезидского снадобья, – с напористой задушевностью сказал маленький братец и опрокинул питье в рот. За нежными лепестками губ мелькнули крепкие молочные зубы. – Попробуйте, и вы познаете ни с чем не сравнимое наслаждение. Это лучшее веселое зелье, какое только могут преподнести дорогим гостям хозяева нашего северо-восточного угла Великого леса.

Слетев на столешницу, ворона сунула клюв в кувшин, судорожно сглотнула и клюнула шматок мяса.

– За нашу совместную удачу!

Белоглазый опорожнил чашку и крякнул, как селезень шилохвоста. Добродушно подбодрил эленцев:

– Ну же! Снадобье улучшит вам настроение.

– Они боятся! – всплеснул ручками малыш.

Атын взял чашку, поднес ко рту и, не дыша носом, выпил… Ох! Жидкий огонь выбил слезы из глаз! Смесь сладкого жара и горького холода пролилась в нутро. Рядом Соннук поперхнулся и раскашлялся. Питье Илинэ осталось нетронутым.

– Разве нельгезиды живы? – спросил Атын хрипло, и собственный голос показался ему чужим. Слова звучали как будто со стороны, и мир чуть качнулся, но тело и впрямь ощущало звонкую легкость.