– А какой из прыжков дешевле, тулуп или сальхов?

– Тулуп. Тройной стоит четыре целых одну десятую, но сальхов недалеко ушел – четыре целых две десятых. Риттбергер – пять и один, флип – пять и три… В общем, лутц и аксель самые дорогие. Если во второй части программы исполняешь сложный каскад, можно здорово подзаработать на очках. Но если прыжок хотя бы на четверть недокручивашь, получаешь семьдесят процентов его стоимости. Если наполовину недокрутишь тройной, за него ставят оценку как за двойной. А одинарный просто не оценивается… С вращениями тоже своя петрушка. Если не сделаешь нужное число оборотов в одной позе, оно не засчитывается. Например, бильман засчитывают как усложнение только после восьми оборотов.

– А какой была прежняя система? – спросила Маша.

– Простой, как пять… нет, как шесть копеек, – усмехнулась Лариса. – Шестибалльной. Сто лет, между прочим, преспокойно просуществовала, и никто на нее не покушался. Каждый судья выставлял две оценки: за сложность программы и за ее представление. Еще когда проходили соревнования по обязательным фигурам, «тройкам», петлям, «восьмеркам», «параграфам» и так далее – всего нужно было начертить сорок одну фигуру, – судьи сидели у бортика на льду или на краю поляны вдоль сугробов. Потом выходили на лед и чуть ли не на коленках ползали, чтобы скрупулезно изучить геометрию фигуры, место смены ребра, чистоту поворотов, покрытие следа… Существовали даже специальные коньки для обязательных фигур, почти без зубца и с уплощенной канавкой. Оценки у судей были с собой: таблички с цифрами на палках. Наползавшись по льду, они выстраивались в ряд и дружно поднимали таблички. За каждую свою оценку судья нес ответственность: после соревнований проходил обязательный разбор полетов, на котором судья должен был объяснить, за что снизил оценку, за что поставил какого-то участника выше или ниже того места, на котором тот в конце концов оказался. У нас в стране придумали отличную вещь: опросили лучших тренеров, что́ они считают самым трудным в фигурах и элементах, за что и на сколько, по их мнению, нужно снижать оценки. И после этого опроса составили «шкалу снижений», которую ИСУ с удовольствием принял за основу для судейства короткой программы. Тренеры проводили для судей просветительские семинары, Сергей Васильевич, кстати, тоже в них участвовал! На своих учениках демонстрировал, какое исполнение элемента идеальное, какое – так себе, за что стоит снимать десятую долю балла, а за что – целый балл. Тренерские уроки существенно облегчали судьям жизнь: теперь они без труда могли разъяснить, за что и на сколько снизили оценку.

– Так зачем же поменяли старую систему?

– Про скандал не слышала?

– Не-а. – Ларисе, в отличие от Сергея Васильевича, Маша не стеснялась признаваться в своем невежестве.

– Скандалище был о-го-го! Он случился на Олимпийских играх в две тысячи втором году. Там катались две самые сильные пары: наши и канадцы. Наши после короткой программы были первыми, но в произвольной партнер после лутца сделал степ-аут…

– Это что?

– Шаг вместо выезда. А в остальном откатали идеально. Канадцы выступали после них, ошибок не сделали, но у них было падение в короткой. В сумме получилось, что пятеро судей отдали первое место нашим, четверо – канадцам. Прошло награждение. А на следующий день началось. Газеты такой гул подняли, мама дорогая! Но газеты – это цветочки, дальше пошли ягодки. Председателем технического комитета была одна англичанка, Салли-Энн Степлфорд. Она судействовала очень долго, лет тридцать, кажется. К нашим фигуристам питала особые чувства – ставила им рекордно низкие оценки. Так вот, когда одна французская судья, которая дала нашим первое место, возвращалась в гостиницу, Степлфорд на нее напала. Буквально, представляешь? Чуть ли не с кулаками накинулась и потребовала объяснений за «необъективное судейство» в таких выражениях, ммм… Ну, как бы мы сейчас сказали, с использованием ненормативной лексики. Дальше там какая-то темная история… Вроде французская судья признала свою необъективность на судейском совещании; а с другой стороны, говорят, написала заявление, в котором открещивалась от этого признания… Ее адвокат потом рассказывал, что ей пригрозили физической расправой, если не откажется от своих оценок. В итоге главный рефери подал жалобу на судейские оценки, ее рассмотрели на заседании ИСУ и аннулировали голос французской судьи. И вручили канадцам золотые медали.

– А у наших отняли? – ужаснулась Маша.

– Нет, и нашим медали оставили. Но устроили повторную церемонию награждения. Такого в истории никогда не было и наверняка не будет. После этого скандала ИСУ решил применять тайное голосование: сейчас оценки выдаются по мере возрастания, чтобы было непонятно, кто из судей кому что поставил.

– А почему эта система более объективная? – спросила Маша.

– Да нипочему. Точно так же судья может оказаться предвзятым, только теперь труднее его вычислить и уличить. Для судей новая система по сравнению с прежней – курорт. Теперь они очень редко получают замечания и почти никогда – дисквалификацию. Работать им стало гораздо проще, потому что их мало что касается. Все определяет техническая бригада: названия элементов, недокруты, уровни сложности, составляющие дорожек шагов. Практически судьбу фигуриста на соревновании решает технический специалист. Ему и карты в руки – он имеет возможность посмотреть каждый элемент в замедленном повторе. Но если он вдруг ошибается – не может определить уровень сложности, неверное ребро в прыжке, отсутствие нужного поворота в дорожке – дело плохо. Получается, система преподносит фигуристам сюрпризы: кому-то взлет, кому-то провал… Новую систему утвердили, чтобы избавиться от субъективности, что невозможно в принципе, ведь система оценок все равно основывается на человеческом мнении. Технический специалист – тоже человек, со своими симпатиями и антипатиями, кому-то недокрут зачтет, кому-то – нет. Считается, что система предписывает судьям не сравнивать фигуристов между собой; они должны сравнивать исполнение элемента с его эталоном, идеалом. Но все это так субъективно! Ох, Маша, желаю тебе никогда не столкнуться с субъективным судейством…

Аксель был обязательным в обеих программах, короткой и произвольной, Волков учил с ней двойной, освоенный еще при Тамаре Витальевне. Маша было открыла рот – спросить, когда они перейдут к тройному, Сергей Васильевич прочитал ее мысли и отрубил:

– Даже не заикайся!

Поскольку номер с акселем не прошел, Маша изыскивала другие средства, чтобы поднять стоимость своей программы. Насмотревшись дисков, которые когда-то всучил ей Сергей Васильевич, она воображала себя суперспециалистом по составлению программ. Больше всего на дисках ей приглянулись фигуристы, которые начинали произвольную с прыжкового каскада: только выехал на лед – и сразу же сорвал овацию!

– Каскад мы ставим на второе место, – категорично говорил Сергей Васильевич. – Сперва будет прыжок в два оборота. Ты как бы разминаешься и снимаешь нервное напряжение, значит, больше вероятности, что каскад исполнишь стабильно. А под занавес ставим то, что тебе лучше удается: комбинацию вращений.