Вчера Рэн говорил про бросание музыкальных инструментов в огонь. Этим утром он упомянул, как напарывал себя на предметы и пытался утопиться. И те сотни девушек, у которых не получилось влюбиться в него. Если бы ему нужна была всего лишь девушка, которая бы его вожделела, то, скорее всего, Рэн бы освободился от проклятия уже давным-давно. Не могу отрицать, что он достаточно привлекателен. У него высокие скулы, пшеничного цвета волосы, которые отливают золотом в свете камина, карие глаза, в которых невозможно ничего прочитать. Линии рельефных мышц украшают руки, и он держит себя с достоинством. Люди падают на колени перед Рэном, и он воспринимает это как должное.

Однако, как только он открывает рот, сразу становится понятно, насколько он заносчив и расчетлив. Ни тени ранимости или слабости. По факту, если у него и есть слабость, так это очевидное недовольство невозможностью помахать рукой и заставить девушку влюбиться в него.

От всего этого мне становится очень грустно. Я нахожусь в ловушке уже два дня. Меня разделили с семьей. Рэн и Грей заперты здесь уже вечность. Все больше они становятся похожи не на озлобленных людей, а на тех, кто находится на грани отчаяния, и это даже хуже.

Но любовь. Я никогда ни в кого не влюблялась, что уж говорить о том, чтобы влюбиться в похитителя. Мама всегда говорит, что она все еще любит папу, несмотря на его ошибки, несмотря на то, что он ушел. Меня и Джейка это бесило. Отношения родителей совсем не похожи на шаблонное описание настоящей любви. Я слышала о стокгольмском синдроме. Даже если что-то подобное закрутится – хотя это маловероятно, – можно ли это считать настоящим чувством? Ведь только оно способно снять проклятие. Грей не похищал Корру, ту бедную девушку из деревни, но она явно не любила его, иначе проклятие было бы снято. Может быть, Корра была влюблена в идею стать принцессой.

Рэн и Грей пленили меня, а Лилит загнала в ловушку их. Теперь из-за этого целое королевство страдает, пока принц сидит в замке и пускает все на самотек.

Я отрываю еще один ломоть хлеба от буханки. В этот раз я замираю с куском хлеба на полпути к моему рту. Фрея и ее дети, худые, словно рельсы, стояли и мерзли на снегу. Эвелин, Коул и малыш Бастиан уже явно еле сводят концы с концами, хотя еще только середина зимы.

Я осматриваю кухню другим взглядом. Полки ломятся от еды, которую никто не ест, затем я отставляю в сторону миску и отправляюсь к себе в комнату за сумкой.

В этот раз найти тропинку в лесу проще.

Я подумывала над тем, чтобы взять другого коня, но Уилл поднял уши при виде меня. Было заметно, что ему не терпится отправиться на прогулку. Сумки по бокам седла наполнены доверху. Одна набита хлебом, мясом и различными кондитерскими изделиями, а вторая – свертками с овощами и сыром. На мне плащ и два свитера, а еще я нашла в конюшне перчатки и попону для лошади.

Меня никто не останавливает, что неудивительно, ведь я ни у кого разрешения не спрашивала.

Когда теплый солнечный свет уступает место укутанным снегом деревьям, я готовлюсь к пробирающему до костей холодному воздуху, но зимняя погода днем кажется более мягкой. Ветер не воет между деревьями, а вместо него светит солнце, и оттого вокруг нас слышится непрерывное кап-кап-кап.

Как только я начинаю переживать, что сбилась с пути, натыкаюсь на то, что осталось от дома Фреи. Строение сгорело дотла, лишь почерневший дымоход, словно часовой, возвышается над грудой пепла и обуглившихся материалов. Тела исчезли: то ли их засыпало снегом, то ли они сгинули в огне. Я не проверяю свои догадки.

Впереди возвышается холм, и, насколько я помню, оттуда начинается прямой путь к трактиру. Я смогу полностью рассмотреть дорогу. Я подстегиваю Уилла до галопа, и мы резво начинаем подъем. Навстречу нам едет повозка.

– Эй! – кричит мужчина. – Эй!

Две ломовые лошади бежевого цвета пугаются и отпрыгивают в сторону. Повсюду разлетаются брызги и грязь.

Я натягиваю поводья, чтобы избежать прямого столкновения. Уилл поскальзывается на талом снегу и практически сбрасывает меня. Повозка издает скрежет и почти переворачивается, но мужчина щелкает кнутом, и лошади тут же ее выравнивают. Тем не менее это не спасает груз. Несколько ящиков вываливаются из повозки и с хлюпаньем падают в мокрый снег.

Уилл закусывает удила и мотает головой, но я крепко держу поводья.

– Простите, – кричу я. – Я вас не видела.

– Простите? – возмущенно восклицает мужчина.

Он наматывает поводья на крюк и спрыгивает с повозки. Его ботинки громко чавкают по грязи. Капюшон плаща откидывается назад, и я вижу человека средних лет с оливковой кожей и темными волосами. Под его глазами залегли тени.

– Да, прошу прощения. – Я хватаюсь за рукоять кинжала под плащом, на всякий случай, но он даже не смотрит на меня. Вместо этого гневно обходит повозку, чтобы посмотреть на упавшие деревянные ящики. Мужчина ругается себе под нос, затем наклоняется, чтобы поднять один из них. Ящик, должно быть, достаточно тяжелый, потому что когда мужчина пытается поставить его обратно в повозку, то у него не получается перекинуть ящик через перегородку. Груз неловко выскальзывает из руки мужчины и снова падает в талый снег. Кучер ругается, и в этот раз достаточно громко.

Как только я начинаю недоумевать, почему мужчина не пользуется обеими руками, его плащ откидывается назад, и я вижу, что у него нет левой руки.

Я соскальзываю со спины Уилла и подхожу к кучеру.

– Давайте я вам помогу.

Мужчина игнорирует меня и пытается перекинуть ящик через перегородку повозки. Ящик снова плюхается в грязь. Дерево трещит и ломается в углу.

– Черт побери, – срывается кучер.

Я прекрасно понимаю, что он хочет все сделать сам, но мне уже порядком поднадоели гордецы. Я откидываю плащ за плечи и наклоняюсь за одним из ящиков. Он оказывается тяжелее, чем я думала. Не могу поверить, что этот человек может поднять такой груз с земли одной рукой. Я поскальзываюсь в слякоти и практически роняю свою ношу, но мужчина подхватывает с другой стороны, и вместе мы закидываем его в повозку, а затем принимаемся за остальные.

Когда мы заканчиваем, наша обувь вся в грязи, и мы тяжело дышим. Я пытаюсь расправить плащ.

Мужина проводит рукой по бровям.

– Полагаю, я должен сказать тебе спасибо, девочка, но не скажу. Я лишусь нескольких монет за порчу…

Он резко умолкает, когда его взгляд падает на нагрудный знак, на котором изображены королевский лев и роза. Недовольство в его голосе сменяется удивлением.

– Вы… Я не…

– Мне правда очень жаль, – говорю я. – Я не жду от вас благодарности, но, если вы не против, могу ли я воспользоваться вашей повозкой, чтобы залезть на свою лошадь?