Как чудесно было впустить смертных в комнаты! Как чудеснобыло сознавать, что они считают меня живым, слушать бесконечные разговоры иподливать гостям вина, чтобы они чувствовали себя свободнее. Душа мояотогрелась. Единственное, что меня угнетало, это отсутствие Пандоры – ей такиевечера непременно пришлись бы по душе.

Мой дом никогда не пустел, а я со временем сделалпотрясающее открытие: если опьяневшая, разгоряченная компания мне надоедала,можно было просто встать и вернуться к своим делам, например крукописям, – подвыпившие гости даже не заметят отсутствия хозяина, развечто привстанут, приветствуя мое возвращение.

Видишь ли, я не заводил себе друзей среди этих бесчестных,низменных созданий. Я оставался лишь добросердечным хозяином и зрителем, никогоне критиковал и никому не отказывал в приеме. Но пиршества длились только дорассвета.

Тем не менее былое одиночество осталось позади. Конечно, безкрови Акаши, влившей в меня новые силы, и без ссоры с Авикусом и Маэлом яникогда не предпринял бы подобный шаг.

Итак, в моем доме воцарилось шумное веселье, виноторговцынаперебой предлагали мне лучшие сорта, а юные певцы умоляли послушать последниепесни.

Время от времени у моей двери появлялись даженемногочисленные модные философы, а иногда – знаменитые учителя, чьим обществомя наслаждался безмерно, предварительно приглушив свет и затенив комнаты, ибобоялся, как бы чей-то острый ум не обнаружил, что я не тот, за кого себя выдаю.

Я продолжал навещать святилище Тех, Кого Следует Оберегать,но плотно закрывал мысли и тщательно соблюдал все возможные предосторожности.

В те ночи, когда мои гости продолжали пировать, прекраснообходясь без меня, когда я считал себя в полной безопасности от возможныхвторжений, я уходил в святилище и посвящал себя делу, которое, по моимсоображениям, должно было обеспечить покой и утешение Акаше и Энкилу.

Я отбросил мысль о мозаике: в Антиохии, несмотря наочевидные успехи, этот вид искусства давался мне с трудом. Поэтому я началрасписывать стены фресками, изображая шаловливых богов и богинь в садах вечнойвесны, изобилующих цветами и фруктовыми деревьями. Такие фрески весьма частовстречались в римских домах.

Однажды вечером, увлеченный работой, чувствуя себясовершенно счастливым в обществе горшочков с краской, я напевал про себя ивдруг обнаружил, что старательно изображаемый мною сад в точности копирует тот,что явился мне в видениях, посланных Акашей.

Я отложил в сторону кисти, сел на пол, по-детски скрестивноги, и обратил взгляд на царственную чету. Что бы это значило?

Я пребывал в полном недоумении. Сад казался смутно знакомым.Бывал ли я там до того, как выпил кровь Акаши? Я не припоминал. А ведь я,Мариус, так гордился своей памятью! Я вернулся к работе: заново отштукатурилстену и начал все сначала, стараясь как можно лучше передать свежесть кустов идеревьев. Солнечный свет на моей фреске играл бликами на зеленых листьях.

Когда уходило вдохновение, я призывал на помощь своивампирские способности и без труда проникал в самые современные виллы,расположенные за пределами бесконечно расширяющегося города. Там при самомслабом освещении я исследовал роскошные фрески в поисках новых тем, новыхфигур, новых танцев, новых выражений лиц и улыбок.

Конечно, я действовал скрытно, осторожно и ни разу неразбудил хозяев, а зачастую об этом вообще не приходилось беспокоиться: доманикого не было.

Рим оставался огромным оживленным городом, но из-за войн,интриг, политических переворотов и смены императоров людей регулярно отправлялив изгнание или призывали ко двору, поэтому, к моему вящему удовольствию,большие дома нередко стояли пустыми.

Тем временем празднества, устраиваемые в моем жилище, сталитак популярны, что в комнатах было не протолкнуться. И вне зависимости отночных планов я начинал свой вечер в теплой компании пьянчуг, к моему приходууже пировавших и ссорившихся.

– Мариус, милости просим! – выкрикивали они, едва япереступал порог комнаты.

Я неизменно улыбался в ответ, ибо дорожил обществом своихновых знакомцев.

Ни один человек ни разу меня ни в чем не заподозрил, и ядаже полюбил некоторых членов моей восхитительной компании, однако ничем непроявлял своих особых привязанностей, помня о том, что я хищник, поэтому людиникогда не ответят мне взаимностью.

Так, в окружении смертных, шли годы. Я с энергией безумцазаполнял свободное время ведением дневников, которые впоследствии неизменно предавалогню, или расписыванием стен святилища.

Тем временем к Риму подобрались жалкие змеепоклонники – онисовершили абсурдную попытку основать храм в заброшенных катакомбах, куда большене заглядывали смертные христиане, – но Авикус и Маэл прогнали юнцовпрочь.

Я наблюдал за ними со стороны, испытывая невероятноеоблегчение от того, что не приходится вмешиваться самому, и с болью вспоминал,как уничтожил подобную юную стайку в Антиохии и поддался помешательству,стоившему мне любви Пандоры, возможно потерянной навеки.

«Навеки? Нет! Она непременно придет ко мне», – думал я.

И даже записал эти слова в дневник.

Я отложил перо и закрыл глаза. Я не мог без нее и молился,чтобы она пришла. Я представлял себе ее волнистые волосы и печальное овальноелицо, старался вспомнить точную форму и оттенок темных глаз.

Как она со мной спорила! Как хорошо разбиралась в поэзии ифилософии! Как логично рассуждала! А я... Я только и мог, что насмехаться надней.

Не вспомню точно, сколько лет я так прожил.

Хотя мы друг с другом не разговаривали и даже несталкивались лицом к лицу, Маэл и Авикус стали моими незримыми спутниками. И ячувствовал себя в долгу перед обоими, поскольку они очистили Рим от пришлыхчужаков.

Ты уже понял, что я не проявлял интереса к событиям,происходившим в правящих кругах империи.

Но в действительности судьба Рима меня страстно волновала,ибо империя олицетворяла для меня цивилизованный мир. Я все же оставалсяримлянином и, будучи ночным охотником и грязным убийцей, в остальном велцивилизованный образ жизни.

Наверное, я, как и многие старые сенаторы, считал, чтобесконечные драки между императорами рано или поздно утрясутся сами собой, чтопоявится великий человек, обладающий силой Октавиана, и объединит мир.

Между тем армии охраняли границы, сдерживая угрозу состороны варваров, и раз уж право выбора императора принадлежало армии, то тактому и быть. Главное – целостность империи.