8

Прошла неделя, десять дней… Я знал почти всех.

В этом замке, полном забав, радости и счастья, возле дверей сидел Коломаз…

Когда кто-нибудь стучал, Коломаз вставал и открывал дверь. Он разносил циркуляры и ходил к сторожу за мелом. Приносил его после перемены, а иногда и на следующий урок. Когда он ходит, то складывается пополам, так что руки болтаются ниже колен, а ноги сгибаются и кажется, что он опирается о землю. Наверное, он так ходит потому, что очень высокий — самый высокий в классе. Если он становится на стул, который Бука водружает на кафедру, то достает до лампы на потолке, чего не сумеет сделать даже учитель чешского языка, хотя он однажды поспорил с Коломазом… Когда Коломаза вызывают к доске, он идет так, что останавливается на каждом шагу, а до этого роется в портфеле, будто ищет тетрадь. Классный наставник, тот невысокий полный господин с проседью, который преподает нам математику, нетерпеливо говорит Коломазу, чтобы он шел без тетради. На уроке чешского языка Коломаз никогда не роется в портфеле. На чешском никому тетради не нужны…

Хвойка сидит рядом с Коломазом и похож на маленького ежика. У него коротко остриженные волосы, маленький нос и смешное имя Эварист. Он живет с дядей, служащим в зоопарке, всегда смеется и дурачится. Однажды, на уроке чешского языка, когда Коломаз прискакал к дверям, сложившись пополам и с руками, болтающимися у колен, Хвойка громко спросил: «Куда вы направляетесь, обезьяна?» Все засмеялись, и Хвойку накаазали. Ему пришлось стоять в дальнем углу класса, у высокой печки, труба которой соединяется со стеной, и целый урок смотреть на железную печку. Хуже, что он целый час не мог вертеться, учитель чешского поставил ему на голову кружку с водой, и Хвойка должен был ее держать так, чтобы из нее не расплескалась ни одна капля. Все надеялись, что Хвойка будет вертеться и кружку уронит. Но он не двигался, смотрел в железную стенку печки и тихонько смеялся. Поскольку это длилось долго и кружка с его головы не упала, учитель потерял терпение и стал ходить по классу и рассказывать о водяном. Как он стоит глубоко под водой и наблюдает за рыбами. Как стоит возле печки и смотрит на ее железную стенку. Когда он сказал, что водяной стоит у печки и держит на голове в кружке души утопленников, Хвойка не удержался и прыснул — кружка упала. Она стукнулась о печку, об ее железо, раздался страшный крик, что водяной здесь и что он пришел за душами, все повскакивали с парт, забегали, стали прыгать, изображая пловцов и утопленников, а Хвойка попытался стать возле печки на голову. Я очень удивился. Учитель кричал, что звонка еще не было, что это было только страшное наказание для Хвойки, потому что Коломаз вовсе ходит не как обезьяна, и если мы сейчас же не утихомиримся, то за нами придет настоящая обезьяна. В это время кто-то постучал в дверь и, прежде чем Коломаз сообразил ее открыть, в класс влетел директор с бородой и сизым лицом. Он закричал: «Что тут происходит? Вся школа так трясется — вот-вот упадет». Тут все затихли, а у меня душа ушла в пятки. Но учитель поклонился, приветливо улыбнулся и сказал, что это все пустяки, чтобы господин директор не беспокоился и ничего не боялся. Что мы разбираем баллады Эрбена…

Ченек и Доубек похожи на Хвойку, они возле кафедры разыгрывают разные комедии, показывают фокусы и шепчутся. Классный наставник, который учит нас математике, призывает их к порядку и стучит ключом по столу. Они на минуту затихают, а потом один из них что-нибудь вспомнит и все начинается сначала. Учитель чешского ключом не стучит, потому что такой стук на уроках чешского вообще не был бы слышен.

Линднер сидит рядом с Броновским на второй парте в ряду, который возле двери. Он самый глупый из всех. Ничем не интересуется и даже не замечает, когда его вызывают, а Броновский ему подсказывает. Он стоит словно немой, а если что и скажет, то это абсолютная глупость. Однажды учитель чешского его спросил, не знает ли он, кто такой был Йозеф Линднер и не их ли это предок. Никто из класса о таком не знал, и Линднер тоже. Но тем не менее заявил, что это не их предок, хотя и не имел об этом понятия. Учитель сказал, что это был знаменитый чешский педагог и образцовый воспитатель молодежи, как и он сам… Линднеры — владельцы парикмахерской, а Линднер ходит в гимназию только потому, что его заставляют родители. Говорят даже, что его бьют, когда он не хочет идти в школу, а иногда наказывают тем, что не дают есть. Это рассказывал мой сосед Брахтл — он ходит к Линднерам стричься. Но Линднер не обращает внимания на битье и голод — ему все равно. Поэтому весной он провалится на экзаменах и останется на второй год. Брахтл говорит, что это будет для Линднера худшим наказанием, чем голод и порка…

Дател сидит на четвертой парте в среднем ряду вместе с Хадимой. Он маленький, веснушчатый и ходит с палкой. Когда он был совсем маленький, у него был паралич. Его освободили от гимнастики, его щадит и классный наставник. Он редко его спрашивает, а если вызывает, то дает легкую задачку. Учитель чешского никогда не спрашивает Датела, потому что учитель чешского вообще никого не спрашивает. Дател иногда приезжает в школу на машине: его отец — шофер такси.

На первой парте в среднем ряду сидят Догальтский и Цисарж.

Догальтский здорово говорит по-немецки, немного знает и по-французски, а Вену знает так же хорошо, как и я, потому что он часто туда ездит. Отец Цисаржа — знаменитый виолончелист, и сын больше всего интересуется музыкой. Он играет на рояле и на скрипке. Мой сосед Брахтл говорит, что он даже поет в каком-то хоре.

За Цисаржем сидит Копейтко. У него совсем нет музыкального слуха. Когда на уроке пения мы репетируем, Копейтко должен молчать. Даже когда поют гимн, учитель ему подмигивает, и Копейтко знает, что ему надо только открывать рот, но не петь. Копейтко самый маленький, самый слабый и самый бледный в нашем классе. Весь год он ходит в полосатой заплатанной куртке, рукава которой достают чуть ниже локтей. Его отец был каменщиком и разбился на строительстве Национального банка, который обрушился. Это случилось давно. Как-то об этом