Должно быть, нечто вроде той же самой унижающей жалостипочувствовал и Вячеслав Яковлевич – он излишне громко, излишневоодушевленно сказал:

– А ведь трогаемся, господа! Чувствуете?

– Очень похоже, – поддержал Лямпе.

– И слава богу… – вздохнул Буторин. – А вон ипоручик идет, голову повесил. Несправедлив ты к людям, Костенька, бываешь…

– Я-то? – с ухмылкой бросил Иванихин. – Дакогда как, Финогеныч. Строг, но справедлив. И в доказательство… – онпривстал с дивана и картинным жестом простер руку к Лямпе, отвесил земнойпоклон на старинный манер, коснувшись кончиками пальцев пола. – Бью челомЛеониду Карловичу за все подозрения, что поначалу питал в его адрес…

– Простите? – поднял брови Лямпе.

– Ну каюсь, каюсь, милейший господин Лямпе! –развел руками сибирский крез. – В первый день, когда мы все четверо в семкупе отправились, до-олгонько я ждал, когда Леонид Карлович достанет колоду ипредложит перекинуться в польский банчок… или начнет торговать настоящими брильянтамисо сливу величиной или там акциями совершенно надежных Дряжско-Пряжских золотыхприисков… Так и не дождался, к чести вашей. Вот за эти за беспочвенныеподозрения я перед вами, дражайший Леонид Карлович, и прошу теперь нижайшепрощенья от всей своей не знающей ни в чем удержу сибирской натуры…

– Позвольте! – сказал Лямпе, ничуть не играягнев. – Значит, все это время вы на мой счет питали…

– Ну где же – все время? – энергично запротестовалИванихин. – И всего-то суток двое, ежели не меньше… Прошу великодушно пардону:научен печальным опытом. Сталкивался уже с «дворянами губернии Варшавской»,особенно в молодости. То у них шесть тузов в колоде, не считая шести в рукаве,то продажных брильянтов прямо за голенищами напихано… Ах, знали б вы, как меняоднажды в Нижнем на ярмарке облапошили, карманы вывернули… Расскажу при случае,когда с нами не будет Вячеслава Яковлевича, – а то, чего доброго, и всамом деле годков через десяток раскроешь его роман, да всех нас и узнаешь…

– Ну, знаете ли! – покрутил головой Лямпе.

– Я ж говорю – винюсь и каюсь! – с очаровательнымпростодушием развел руками Иванихин. – Кто виноват, что Варшавскаягуберния к нам поставляет… субчиков.

– Неужели она одна?

– Да нет, пожалуй, – серьезно сказалИванихин. – Те, что мне молодому в Нижнем дурманчику сыпанули в шампань,«граф» с «князем», были не Варшавской, а, если память не изменяет, как разКурской губернии… Ну, мировая?

– Мировая, – кивнул Лямпе, остывая.

– Вот и прекрасно. Финогеныч, достань-ка непочатуюШустова. Ехать нам еще и ехать… – Он, полузакрыв глаза, какое-то времяследил, как проворно хлопочет Буторин, потом произнес серьезно: – Я,Леонид Карлович, если отбросить шутки, имею веские причины быть недовольнымэтими нашими богатырями в лазоревых фуражках. Накипело… Вам, российскому жителю,этого не понять. У вас, в центральных губерниях, так не шалят. А у меня, дабудет вам известно, в тайге трижды грабили караваны, отправляемые с приисков вгубернию. Золотые караваны, сударь, ясно вам? С россыпным самороднымзолотишком. Добычу разбойнички считали многими пудами… Пудами, Леонид Карлович!

– Бог ты мой! – в этом вскрике была вся немецкаядуша, уязвленная вопиющим непорядком. – Но ведь есть же полиция…

– Полиция? – дыша коньяком, горько усмехнулсяИванихин. – А вы, Леонид Карлович, осушите-ка рюмочку, поставьте ее, чтобне мешала, да загибайте пальцы! Полиция у нас есть. Общая и жандармская,наружная и политическая, конная и пешая, городская и уездная, сыскная,фабричная, железнодорожная, портовая, речная и горная. Что, пальчиков нехватает? То-то! Я ведь еще не упомянул полицию волостную и сельскую, стражулесную и полевую, а также казачков с жандармскими частями… Полиции – словноблох на барбоске! А золото цапают пудами! Вообще-то, строго говоря, с тех самыхпор, как золото попечатано казенной печатью и уложено в повозки для отправки вгубернию, оно уже не мое, а казны… только мне-то, поверьте, от сих юридическихвыкрутасов ничуть не легче. Возле моих приисков шалят, на моих просторах!Помимо прочего, это еще и неприкрытый ущерб для имени, для Иванихина!

– Ужасно, – согласился Лямпе. – И ничегонельзя поделать?

– А вот извольте-с! Наша доблестная полиция вкупе сдоблестной жандармерией руками разводят! Таежные, мол, необозримости, трудностис агентурою… И все такое прочее. А эти – цапают! Трижды за это лето! Я бы ещепонял как-то, будь на дворе пятый год, не к ночи помянут. Тогда, действительно,имел место такой разгул всевозможного бандитского элемента, что и в светлоебудущее не верилось совершенно… Но теперь-то, слава богу, – девятьсотвосьмой! Приструнили за три годочка так, что вспомнить приятно… Девятьсотвосьмой на дворе. Вот только полиция с жандармами в моем случае стольбессильны, словно пятый год и не кончался вовсе… – Он зло хрустнулпальцами. – Накипело, сударь, слов нет…

– Костенька, подожди, переловят… – робко подалголос Буторин.

– Переловят, – печально усмехнулсяИванихин. – Когда рак на горе свистнет. Им, Финогеныч, ловить неинтересно…вернее, ловить-то как раз интересно – как же, прогонные, командировочные,всякие там безотчетные, – а вот словить нет резона.

– Вы не преувеличиваете насчет пудов? – негромкоспросил Лямпе.

– Наоборот, мил-сдарь! Преуменьшаю. За три налетахапнули наши неизвестные разбойнички около двадцати пудов шлихового, то естьсамородного, золотишка. А почем золотник,[1] имеетепредставление?

– Пожалуй.

– Вот видите… При таком положении дел поневолепозавидуешь, что не выдумали еще таких летательных аппаратов, кои покрывали быодним махом пару сотен верст да могли опускаться в тайге. Чего проще – погрузилдесяток пудиков шлиха и повез в губернию по воздуху… Вот видите, какая ерундаот тоски в голову лезет? Фантазирую не хуже гимназиста, Жюля Вернаначитавшегося… – Он понизил голос, но продолжал решительно: – Все потому,что рыбка гниет с головы. Генерал Драгомиров, большого ума человек, не зрясказал про помазанничка: «Сидеть на троне способен, но вот стоять во главеимперии неспособен решительно». Метко? Не в бровь, а в глаз!

– Костенька! – прямо-таки возопил Буторин. –Голубчик, умоляю, уж помазанника-то не трогай… Не ровен час…

– Ладно… – фыркнул Иванихин, остывая. –Исключительно ради твоего душевного спокойствия, старинушка. Но все остальные,согласись – бесполезные дармоеды.

– Поймают рано или поздно…

– Вы, господа, не учитываете иных закономерностейпрогресса, – вмешался инженер. – Как с появлением торговых кораблеймоментально объявились и пиратские, так и с изобретением летательных аппаратовдля перевозки золота пудами, я не исключаю, и разбойничьи аэропланы объявятся.Поезда в Североамериканских Соединенных Штатах начали грабить чуть ли не в тотсамый час, как они начали регулярное движение…