Мысли о любви, которая с утра казалась такой вероятной,более не беспокоили, и сожаление, что еще один день в этом смысле прошелвпустую, не посетило. Меня одолевали совсем другие мысли. Я думала только остранном старике. Он ведь шел за мной от самого дома. Точнее — от дома моейбабушки. Еще несколько лет назад здесь жила вся наша семья: я, бабушка, мама, аеще раньше — мой отец. До своей смерти. Матюша был знаком с моим отцом, этоочевидно. Отец погиб, когда мне был всего год. Если последний раз дедуся виделменя в том нежном возрасте, немудрено, что едва узнал. Нет, должно быть, онвсе-таки видел меня позднее. Например, был знаком с моей матерью. И еще егоинтересовало имя отца — он боялся спутать меня с кем-то, отдать сверток нетому, не той… Черт, что же там, в свертке? А если дядька просто чокнутый? Малоли в городе сумасшедших… Он ждал меня, шел за мной, а еще боялся, что кто-тоузнает о том, что он передал сверток мне. Его взгляд возле кафе можно былопонять только так: «Проходи мимо и забудь, что мы встречались». Кстати, парни,очень может быть, те самые, что преследовали его на джипе. Точнее, от которыхон рванул со всех ног. Хотя их встреча на рынке выглядела вполне мирной,значит, убегал он от них, преследуя две цели: не хотел, чтобы парни обратили наменя внимание, и желал сохранить факт передачи свертка в тайне. Его последующееповедение данную версию подтверждало. Что же в свертке? Ладно, еще немножкотерпения, сейчас приду и увижу…

Тут я некстати подумала о вороне. Не скажу, что люблюмистику, но кое-какие фильмы на эту тему смотрела. И даже с удовольствием.Вороны и вороны, если память мне не изменяет, зачастую бывали символом зла ипособниками нечистой силы. И здесь птица появилась весьма впечатляюще, хотя,если придерживаться истины, Матюша не пострадал, а вот его возможныепреследователи влетели в столб. Так что если сегодняшняя ворона и вестницанесчастья, так накаркала она его парням, а не Матюше. Вот и выходит: либоМатюша дружит с нечистой силой, либо все это чушь, что более вероятно.

Я усмехнулась и поспешно вошла в подъезд, радуясь, чторазгадка близка. По крайней мере, я на это надеялась. «Отдам продукты бабуле идомой», — подумала я, но тут же поняла, что такое испытание слишкомсильное для меня: до моей квартиры довольно далеко, а я и так изнываю отлюбопытства.

Уже год я жила отдельно, благодаря все тому же наследству.Хотя бабуля и возражала, я все же купила себе квартиру, объяснив это тем, чтоденьги не должны лежать мертвым грузом, а жилье постоянно дорожает. Бабушка,хоть и нехотя, с моими аргументами согласилась. Теперь я навещала бабулюежедневно, а вот уживаться с ней под одной крышей было нелегко. Особенно послетого, как мама вышла замуж и уехала из города. Бабушка сочла ее поступокпредательством по отношению к своему давно погибшему сыну и неустанновспоминала об этом. Отца я, конечно, не помнила, хотя мне и казалось, что я еголюблю. Но мамино новое замужество лично я вовсе не считала предательством. Скакой стати молодая красивая женщина должна всю оставшуюся жизнь пребывать водиночестве? Но объяснять то же самое бабуле было бесполезно, она просто нежелала ничего слушать. Когда мама вышла замуж, я училась в школе, решено было,что школу мне лучше закончить здесь, и мама уехала одна, точнее, с мужем.Бабушка, с одной стороны, была очень рада, что я осталась с ней, а с другой —отъезд мамы неизменно трактовала по-своему: «Ребенка бросила ради мужика». Вобщем, бабуля у меня прекрасный человек, но жить с ней вместе — испытание, вотя и постаралась улизнуть при первом удобном случае.

— Славик, это ты? — крикнула бабушка с кухни,услышав, как хлопнула входная дверь.

Ярославой меня назвал отец. Надеюсь, из лучших побуждений.Бабуля объясняла выбор имени большой любовью отца к русской истории. Уверена, врусской истории можно было отыскать имя и получше, что-нибудь благозвучное иболее подходящее современной женщине. Екатерина, к примеру. Ярославой меняназывали разве что официально. Друзья, родственники и знакомые предпочитализвать меня Славиком, а то и вовсе придумывали что-то неудобоваримое вроде Яры.

— Я, бабушка, я, — ответила я, проходя с сумкой вкухню.

Бабуля возилась с тестом.

— Капусту не забыла? — спросила она серьезно, какбудто я когда-нибудь что-то забывала.

— Не забыла.

Я выкладывала продукты на стол, бабушка стояла ко мнеспиной, и я быстро переложила сверток на дно сумки, не желая, чтобы она егоувидела.

— Хочешь, помогу тебе? — предложила я без особогоэнтузиазма.

— Не говори глупости, — отрезала бабушка. —На кухне должна быть одна хозяйка.

— Ну, как знаешь, — пожала я плечами и удалилась вкомнату, которую до сих пор считала своей.

По дороге убрала хозяйственную сумку в шкаф в прихожей, асверток сунула под мышку. Изнывая от нетерпения, нашла ножницы. «Хороша я буду,если в свертке окажется какая-нибудь гадость!» — мысленно хмыкнула я, разрезаябечевку. Развернула бумагу. Узкий и довольно длинный предмет был завернут вкрасную бархатную ткань. Несколько секунд я таращилась на нее как бы впреддверии великой тайны, пока на себя не разозлилась: что это я, в самом деле?Развернула ткань и удивленно замерла. На столе лежал кинжал или стилет, подиразберись, как подобная штука правильно называется. Металл, похожий на серебро,хотя и здесь наверняка не скажешь. Ладно, допустим, серебро. Хотя я не слышала,чтобы из серебра делали оружие. Серебро, как и золото, мягкий металл. Значит,скорее какой-то сплав. Длинной тонкое лезвие с острым концом. Но более всегопоразила рукоятка. Она была выполнена с величайшим искусством. В переплетениисеребряных цветов крест с распятым Спасителем, в его ногах череп. Я перевернулакинжал. То же сплетение трав и цветов, но вместо распятия фигурка животного икакая-то надпись явно на старославянском. Животное — телец, а вот что написано…Очень короткое слово в самом низу никак не желало читаться, пока я невспомнила, что при написании слов на старославянском гласные зачастую опускали,на их наличие указывал особый знак «титло». При внимательном рассмотрении онобнаружился, и теперь я смогла прочитать слово: Лука.